Собака (Рассказ незнакомки)

Для его новой деятельности, коммерческой, тоже Москва представляла больше интереса. Мы быстро собрались и переехали.

Жизнь в Москве, действительно, оказалась оживленнее и напряженнее и веселее. Я нашла много петербургских знакомых и завертелась.

Гарри где-то пропадал, был чем-то озабочен и редко ко мне заглядывал.

Между прочим, он запретил мне петь его «Белую ленточку». Именно — не просил не петь, а запретил и вдобавок очень сердито.

— Как вы не понимаете, что в настоящее время это беззубо, бесстильно и несозвучно.

Между прочим, он несколько раз спрашивал меня, не знаю ли я адреса Володи Каткова. Я приписывала это ревности.

— Он ведь, кажется, на юге у белых? — Ну, конечно. — И не собирается приехать? — Не знаю.

— А здесь никого из их семьи нет? — Нет. Странное любопытство.

Чем, собственно говоря, Гарри занимался — понять было трудно. Кажется, опять что-то продавал или поставлял. Ценно было то, что он время от времени приносил то ветчины, то муки, то масла. Время было очень голодное.

Как-то проходя по Тверской, я вдруг увидела какого-то потрепанного субъекта, который пристально посмотрел на меня и быстро перешел на другую сторону. Что-то в нем показалось мне знакомым. Посмотрела вслед: Коля Катков! Младший брат Володи, товарищ Толи, моей собаки. Почему же он не окликнул меня? Что он меня узнал, было ясно. Но почему бросился от меня бежать?

Я рассказала Гарри об этой встрече. Мой рассказ почему-то его взволновал:

— Как же вы не понимаете — он белый офицер, он скрывается.

— Почему же он здесь? Почему не в армии? — Очевидно, прислан с каким-нибудь поручением. Как глупо, что вы его не остановили! — Да раз он боится быть узнанным? — Все равно. Могли бы предложить ему спрятаться у нас.

Я была тронута Гарри ной добротой. — Гарри, разве вам не было бы страшно прятать у себя белого офицера? Он чуть-чуть покраснел.

— Пустяки! — пробормотал он. — Если встретите его снова, непременно — слышите? — непременно позовите к себе.

Вот так Гарри! Способен на подвиг. Даже больше того ищет подвига.

Лето было жаркое, душное. Баба, торговавшая «из-под полы» яблоками, предложила мне переехать к ней под Москву на дачку. Я переехала.

Гарри изредка заглядывал. Раз как-то привез своих новых друзей.

Это были молодые люди знакомого типа «уайльдовских» кривляк. Лица зеленые, глаза кокаинистов. Гарри тоже нюхал и последнее время изрядно.

Разговоры велись с этими друзьями деловые, коммерческие.

Вскоре после описанных событий явился ко мне наш землячок из Смоленской губернии. Привез от тетки странное письмецо.

— Я это письмо больше двух месяцев в кармане ношу, сказал землячок. — Искал вас в Питере и уже надежду потерял, а тут случайно от одной актрисы вдруг и узнал ваш адрес.

В странном письмеце было следующее: «…Очевидно, письма мои до тебя не доходят. Но теперь деньги, наконец, у тебя в руках, и я спокойна. Муж твой очень мне понравился. Энергичный, и видно, что человек с будущим».

Что все это значит, я абсолютно не могла понять. «Какой муж? Почему спокойна и какие деньги у меня?» Пришел Гарри.

— Гарри, — сказал я. — Я получила письмо от тетки. Она пишет, что спокойна, так как деньги у меня…

Я остановилась, потому что меня поразило его лицо. Он так покраснел, что даже на глазах у него выступили слезы. И вдруг я поняла: это он съездил к тетке и представился как мой муж, а старая дура отдала ему мои деньги!

— Сколько она дала вам? — спокойно спросила я.

— Тысяч около тридцати. Ерунда! Я не хотел, чтобы мы растратили их по мелочам, и вложил их в это автомобильное дело.

— Господин Эдверс, — сказала я. — Во всей этой истории меня удивляет только одно. Меня удивляет, что вы еще можете краснеть.

Он пожал плечами.

— А меня удивляет, — сказал он, — что вы ни разу не поставили себе вопроса — на какие же деньги мы все время живем и на какие деньги смогли выбраться из Петербурга.

— Ну, если это все на мои, так тем лучше. Он повернулся и ушел. Через несколько дней, однако, явился снова, как ни в чем не бывало и еще привел опять своих друзей — двоих из тех, что были в первый раз. Друзья принесли вина и закусок. Один из них очень за мной стал ухаживать. Называли они друг друга должно быть в шутку, «товарищ». Эдверса тоже называли «товарищ». Просили меня спеть. Тот, который за мной ухаживал именно его сейчас называть не хочу — мне понравился. В нем было что-то порочное и замученное, что-то от нашей «зелено-уродливой» петербургской компании. Между прочим, спела «Ленточку»: — «На белой ленточке…»

— Мотив миленький, но какие идиотские слова! — сказал Гарри. — Откуда у вас такая допотопная дрянь?

Он, видимо, боялся, что я им назову автора, и скорее переменил разговор.

Дня через три я должна была петь в кафе. Наш антрепренер, увидя меня, очень смутился и пробормотал, что сегодня выпустить меня не может. Я удивилась, но не стала настаивать. Села в уголок. Никто меня как-то не замечал. Только маленькая поэтесса Люси Люкор ядовитым тоном сказала: