Собаки Европы

Он любил котов, узкие юбки и старое немецкое кино, которое снимали на смартфоны в самом начале века.

Он слышал, как лают собаки. Близко-близко. Уже совсем близко. Словно они узнали его, словно они видели его силуэт в освещённом окне дешёвой вильнюсской гостиницы.

Терезиус Скима аккуратно снял колготки, майку, трусы. Голый и прекрасный, покрытый гусиной кожей, из которой, к сожалению, не торчало ни одного пера, он стоял перед зеркалом в номере дешёвого отеля на самом краю Европы — и не было никого, кто мог бы ему помешать.

А затем произошло чудесное превращение.

И можно было не сомневаться, что кого-то оно могло бы довести до слёз. Ведь роскошная, тонкая, закрученная бородка с серебристым шнурком упала на пол. Не прошло и пятнадцати минут, как перед зеркалом, нежно поглядывая на сиротскую кровать, где лежал ничком незнакомый мужчина в мятой юбке, красовался чисто выбритый, лишённый бровей и полный жизненных сил господин Матти Мартинен. Господин Мартинен в узких брюках, белом свитере и синем зимнем пиджаке. В его кармане была идентификационная карточка, электронная пуговка местного железнодорожного билета и красная книжечка с двуглавым орлом, на обложке которой кириллическими буквами были золотом выведены слова, которые знал каждый:

«Российская империя»,

а внизу, чуть меньшими буквами, другие слова, понять которые было уже труднее:

«Разрешение на въезд и временное пребывание».

И вот уже этот новый, уверенный в себе, но при этом невероятно похожий на старого Матти Мартинен спустился вниз, быстро прошёл мимо пустой рецепции и зашёл в лавочку на углу улицы. Купил бутылку водки, вернулся в номер и, ласково придерживая подбородок мужчины в юбке, вылил водку ему в рот. А затем вымыл руки, подхватил сумку и рюкзак и вышел в вечерний туман, к невидимым собакам, которые неистово выли, словно вдруг потеряли след.

Матти Мартинен вызвал такси, которое повезло его на другую сторону реки, и выпил там кофе, разглядывая город, который становился всё более шумным, пёстрым и настойчивым: город звал господина Мартинена повеселиться, потратить немножко денег, звал на самых разных языках, но у господина Мартинена были дела. Ровно в семь он позвонил в дверь российского представительства, его провели в помещение, похожее на медицинский кабинет, где мужчина в белом халате грубовато засунул пану Мартинену в рот стеклянную палочку и сказал, как выругался:

«Окей, you are free!»

Словно господин Мартинен был жертвой, которой этот грубый человек только что даровал свободу — по одному только мановению своей стеклянной волшебной палочки.

В тот вечер господин Мартинен заглянул ещё в одно место. На Пилимо, 51.

В этот раз здесь было открыто. И даже бело-красно-белый флаг, висевший над дверью, словно показывал всем своим видом, что любой желающий может сюда войти, если, конечно, не будет говорить лишнего.

Флаг, подумал Терезиус Скима. В Европе такие вещи давно уже считались архаизмом — флаг был равен перу в этой игре, которую Скима вёл уже целую неделю, и ничего пока не обещало, что когда-нибудь в ней будет объявлен результат. Флаг висел на башне посреди этого древнего города, флаг горел красным над этой неприметной дверью, предупреждая о серьёзности намерений, флаги торчали на машинах с дипломатическими номерами, обогнавших Скиму по дороге сюда, а если вспомнить ещё и тот триколор с золотым орлом, что болтался над воротами российского представительства… Терезиус Скима подумал, что вряд ли смог бы жить в стране, где нужно любить флаг. Странная, странная, странная любовь… Он помнил, что когда-то за оскорбление флага человека могли убить — волей власти, окриком государства: интересно, что сказал бы об этом Матти Мартинен?

Мистер Мартинен вошёл в тесный кабинет, где за длинным столом, уткнувшись в старые ноутбуки, сидели трое неприветливых сотрудников. Двое мужчин и женщина с русой косой, конец которой она спрятала под воротник военной куртки.

Они все вместе подняли глаза на Скиму — усталые глаза людей, которые не привыкли шутить в присутствии родного знамени: в центре стола стоял, приклеенный к пластмассовому древку, брат того, первого штандарта. Брат или сестра — это было уже не важно.

«Добрый день», — поздоровался по-английски Терезиус Скима.

«Добрый», — мрачно ответил один из мужчин и приподнялся, окидывая Скиму профессиональном взглядом обличителя тайных заговоров.

«Меня зовут Терезиус Скима, — он облизал сухие, готовые лгать губы. — Правильно ли я понимаю: здесь находится центр белорусской эмиграции в Вильнюсе?»

«Правильно, — отозвался второй мужчина, тоже не очень-то дружелюбно. — Что вам нужно?»

И всё же они были удивлены, подумал Скима. Это было то особенное удивление, когда человек уверен, что всё должно быть иначе, лучше, интереснее, а оно всё равно — из рук вон.