Собаки и тайны, которые они скрывают

Это логово напоминало средневековый замок, обитатели которого проводили большую часть времени в поисках пропитания, при этом всегда готовые дать отпор захватчикам.

Их право владения можно проследить глубоко в прошлое, до героического предка, построившего замок или отобравшего его у предыдущих обитателей. Владение передавалось от родителя к ребенку; первородство людей, в конце концов, – это не что иное, как предпочтение доминирующего ребенка. Чем чаще я задумывалась об этом, тем больше древняя землевладельческая знать Европы напоминала мне волков, с одной парой, доминирующими мужчиной и женщиной, владеющими территорией и замками на ней и охотящимися на оленей в своих угодьях. Доминирование и право владения, несомненно, были очень тесно связаны.

Это, очевидно, актуально для волков. Для них владение логовом имеет решающее значение, поскольку без укрытия стая распадется. Взрослым волкам логова не нужны; взрослые могут стойко выдержать тяжелые условия окружающей среды. Но детеныши – нет. Как и человеческие младенцы, волчата едва могут согреться, не говоря уже о том, чтобы выжить на открытом пространстве в условиях арктической зимы. Более того, поскольку волки должны быть почти взрослыми, чтобы иметь хоть какую-то надежду пережить первую зиму, они должны родиться как можно раньше, чтобы у них было время вырасти. Для этого волки спариваются в феврале, а щенки рождаются в марте, задолго до таяния снега. Логово невозможно вырыть в мерзлой земле, и поэтому пара волков без логова наверняка потеряет своих щенков из-за непогоды. И в любой группе волков, независимо от того, которая из самок беременная, доминирующая самка рожает в логове. Таким образом, владение и доминирование для волков – это сама жизнь, и собаки генетически помнят об этом и действуют соответственно. Воспоминания о прошлом отчасти объясняют, почему Миша любил кружить вокруг других собак.

Что касается волков, то вокруг их «усадьбы» лежала обширная и пустынная тундра, открытая всем ветрам. Ветер гнал облака или трепал волчью шкуру, но не издавал ни звука. В этой тишине, под ослепительным арктическим солнцем пятеро взрослых волков умело и со знанием дела выполняли свои обязанности. Они были настолько закалены тяжелыми условиями жизни и настолько привыкли друг к другу, что общались редко, если вообще общались. Среди этих одиноких тружеников не было проявлений доминирования – как и во всех близких семьях, они хорошо знали, кто есть кто, не напоминая об этом друг другу.

И вообще, как и в трудолюбивой фермерской семье или одинокой группе охотников-собирателей, у этих волков было слишком мало времени на что-либо, кроме добывания средств к существованию в беспощадном мире. Бродя поодиночке или парами, четверо из них почти всегда охотились где-то далеко, в то время как пятый оставался в логове присмотреть за выводком, часто настолько уставший, что все время спал высоко на выступе, вне доступа надоедливых щенков. Какое-то время толстолапые волчата пытались добраться до няньки, но в конце концов сдавались и замолкали, поняв, что все ушли и нянька не будет с ними играть.

Но не стоит забывать и о внешнем мире: как только охотник возвращался с едой, щенки выбегали и толпились вокруг него. Вернувшийся волк быстро опускал голову, выгибал спину, напрягал мышцы живота и отрыгивал груду тщательно пережеванного мяса, которое щенки моментально съедали, буквально за пару секунд. Потом они бросались вслед удаляющемуся сородичу, плача, толкаясь и умоляя о добавке. Один или два раза за время моего наблюдения мать щенков, которая была самой высокоранговой самкой, давала детям добавки, отрыгивая вторую кучку, уже поменьше. Возможно, это была еда, которую она планировала оставить себе.