Собаки Иерусалима

Затем, преклонив колена у изголовья кровати, продолжает: -…ne forte corrumpamur astutia sapientum hujus saeculi, qui perniciosa sophismata sua ubique spargunt, ut et nos in errores suos pertrahant. Concede nos fidei lumen…

Вконец раздраженный этим непрерывным бормотанием, Никомед взрывается:

– Ну, знаете, Бласко… Могу я узнать, что вы там делаете?

– Молю Господа нашего, чтобы он помог мне тронуть вашу бесчувственную душу.

– Моя душа – не что иное, как комбинация атомов. Вот если бы вы почитали Демокрита…

– А о своей сестре вы подумали?

– Она сама о себе думает достаточно.

Бласко со вздохом поднимается с колен.

– У вашей сестры такое слабое здоровье.

– Моя сестра холит свои немочи. В святые метит!

С этими словами барон решительно отворачивается от священника. Но Бласко не сдается и, обойдя кровать, снова оказывается лицом к лицу с бароном.

– Вам известно, что Церковь не только in spiritualibus [1] отпускает нам грехи наши, но и in temporalibus [2] – прощает долги крестоносцам, защищающим Христа с мечом в руках?

– Барон Никомед ди Калатрава не возьмет в руки меч и не прольет ни капли крови – ни своей, ни чужой – во имя кого бы то ни было и, уж конечно, не ради завоевания Гроба Господня. Ну что за чепуха: воевать из-за могилы… Какая мрачная перспектива.

– Долги прощаются даже тем, кто просто посетил Иерусалим и не участвовал в битвах.

Внезапно распахивается дверь, и в комнату, словно фурия, врывается женщина довольно крепкого телосложения, держа в руках веретено и кудель, сестра барона, Аделаида. Лицо ее пылает гневом.

– Какой позор пал на наши головы! Смотри! Смотри, что тебе люди принесли: веретено и кудель, как бабе! Вот она, печать бесчестья!

С этими словами Аделаида швыряет «дары» на постель, а Никомед спокойно берет их и с любопытством начинает разглядывать.

– Мне еще никогда не доводилось держать в руках веретена…

– И тебе не стыдно?

– Нет. Между прочим, я с большим уважением отношусь к женщинам, умеющим прясть. Если бы не они, во что бы мы одевались?

У сестры Аделаиды, похоже, начинается приступ удушья.

– Нет, такого позора я не переживу! – говорит она.с трудом. – Прощай, встретимся на небесах. Возможно…

Охваченная внезапным порывом безумия, Аделаида делает попытку выброситься из окна.

Священник едва успевает удержать ее, но она бьется у него в руках и кричит:

– Пустите меня! Пустите! Я хочу на небо…

Наблюдая за тем, как она извивается и машет руками, Никомед иронически улыбается:

– Почему бы вам не отпустить ее, Бласко? В конце концов, вниз, на булыжники, упадет лишь ее бренное тело. А душа… Как знать… Душа может действительно воспарить на небо, – говорит он и, закрывая глаза, добавляет:

– Animula vagula, blandula, hospes comesque corporis… [3]

Никомед и его слуга Рамондо, навьючив мула, отправляются завоевывать себе рай

У ворот замка сорокалетний слуга Рамондо, грубоватый крепыш в плаще с крестом на груди, закрепляет ремнями кладь на спине мула.

Чуть поодаль священник и Аделаида, то и дело нетерпеливо заглядывая в арку ворот, ждут появления барона Никомеда.

Рамондо тихо приговаривает:

– Бедная скотина, жалко, что у тебя нет души. И какой тебе прок от этого Крестового похода? Ни славы, ни отпущения грехов… Мы идем в Иерусалим, чтобы потом попасть в рай, а мулу-то Иерусалим зачем?

Священник и Аделаида опять заглядывают в подворотню, из которой выходит Никомед ди Калатрава.

– Наконец-то! – восклицает Аделаида со вздохом облегчения.

На Никомеде богатый плащ крестоносца. Поравнявшись со слугой и мулом, он опускается на колени и молитвенно складывает руки.

Священник в сопровождении Аделаиды подходит к нему со словами благословения:

– Да спасет Господь твои душу и тело на пути к Святому Гробу. Да направит Господь твои стопы и дела на пути к Святому Гробу. Да хранит тебя Господь на море и на суше в пути к Святому Гробу. Да сподобит тебя Господь с честью носить на груди крест на пути к Святому Гробу. Да сделает тебя Господь воином во имя Pax Cristiana на пути к Святому Гробу. Да приимет Господь душу твою на небесах в случае твоей смерти на пути к Святому Гробу.

Рамондо, прилаживающий на спине мула хозяйские доспехи, услыхав слово «смерть», вздрагивает и машинально складывает пальцы «рожками» – от сглаза.

А священник заканчивает свое благословение:

– Да сподобит тебя Господь достичь Земли Обетованной. Вознесем хвалу Всевышнему. Благословляю вас во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

– Аминь, – повторяет за ним Никомед и, поднявшись с колен, оглядывается по сторонам. Над холмом разливается свет зачинающегося утра.

Бласко, знаком велев Рамондо приблизиться, торопливо, едва дав тому время опуститься на колени, благословляет и его:

– …Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

Аделаида обнимает Никомеда и, расцеловав его в обе щеки, протягивает ему флакон и ларчик:

– Прошу тебя, брат, наполни мне этот флакон водой из Иордана, а этот ларчик – святой палестинской землей.