Собаки, которых мы спасли. Нет места лучше дома

«Я попросту трачу весь день на службе за служебным компьютером», сказал я себе, вычищая «ящик» от спама и помечая сообщения, на которые нужно было ответить. Похоже, что моя жизнь превратилась в сплошную работу, круглосуточную и без выходных.

Конечно же, мне некого было винить в этом. Это был мой выбор – создать благотворительный фонд. Мне просто хотелось, чтобы для административных нужд у нас нашелся помощник.

Меня также стала утомлять реакция некоторых людей, сообщаемая через письма или проскальзывавшая в разговорах на службе. Когда я рассказывал им, чем мы занимаемся, люди реагировали по-разному. Большинство из них выказывали энтузиазм и поддержку. Однако, находились и те, кто сомневался в моем душевном здравии. «Ты что, псих? – вопрошали они. – Ну какая защита животных в Афганистане?»

Другие были настроены еще критичнее. «Что насчет тамошних детей? – таков был их обычный комментарий. – Как вы можете тратить на собак и ничего не делать для детей?»

Обычно я стоял и пялился, размышляя о том, что удар по морде был бы для них наилучшей формой ответа. К счастью, здравый смысл всегда превозмогал, и я терпеливо объяснял, что не могу вот так запросто ходить по узким афганским улочкам, подбирать покрытых грязью голодающих маленьких мальчиков и девочек, как какая-нибудь рок-звезда во время персональной кампании в защиту чего-то-там, и говорить: «Давай, малыш, поехали со мной домой в Великобританию». Я действовал в реальном мире. И мир этот суров и преисполнен нелегких решений.

Некоторые люди не принимали этот аргумент, и тогда я просто спрашивал их, что они делают для Афганистана. Они как-то затруднялись с ответом.

В Афганистане я воевал. Другие, такие как я, все еще продолжают воевать против «Талибана», защищая афганских детей и делая для них все, что могут. Если позволить талибам вернуться обратно к власти, то у афганских детей не будет ничего: ни образования, ни защиты, ни музыки, ничего. У них вообще не будет свободы. Черт, да всем мужчинам с определенного возраста придется отращивать бороды. Даже «американская прическа» будет запрещена (что бы под этой самой «американской прической» ни подразумевалось). Всякого, кого уличат в ношении этой особенной прически, утащат на встречу с цирюльником из шариатской гвардии, а потом сдерут с него штраф в виде платы за стрижку.

Женщинам придется не слаще: их запрут по домам рожать детей, а если и позволят рискнуть выйти на улицу, то только наглухо закутанными с головы до пят. Даже если гость мужского пола будет приглашен домой, ему ни за что не позволят находиться с проживающей там женщиной в одной комнате. Жизнь женщины при талибах – сплошные изоляция и подчинение.

А еще правительством талибов были отмерены разные жестокие наказания. Порка, побивание камнями, отсечение конечностей и повешение – обычные вещи, происходившие, пока они были при власти.

Большинство юных афганцев приучили ненавидеть неверных с Запада со страстью, которую лишь немногие из тех, кто не бывал в Афганистане, способны себе представить.

Но сила приходит со знанием; дайте мужчинам и женщинам Афганистана голос и шанс на будущее, и талибам придется туго.

Но все это находится вне пределов возможностей нашего фонда. Мы не можем сделать этого. Однако меня утешает тот факт, что через фонд мы пытаемся сделать что-нибудь хорошее. Претворяя в жизнь защиту животных через соответствующий контроль над популяцией бездомных собак, мы могли бы помочь Афганистану избавиться от одной из самых смертельных болезней, поражающей как собак, так и людей – бешенства, и может быть, всего лишь может быть, остановить рождение собак для жизни в мире голода и жестокой преждевременной смерти.

Мы также надеялись на то, что если нам удастся обучить самым основным правилам защиты животных жителей удаленных деревень и ферм, то это, в свою очередь, позволит им лучше ухаживать за их козами и мулами, которые являются источником жизни для всех удаленных сообществ.

Но объяснять все это какому-то случайному человеку, который считает, что мы можем просто ходить по Афганистану, подбирать детей и делать их жизнь лучше, довольно утомительно. Я не намерен читать лекции бездельникам в униформе, сующим нос в чужие дела и не делающим никакого ценного вклада ни во что, кроме собственного благополучия.

Опять же, меня радует то, что мы пытаемся сделать. В этом есть что-то, чем можно гордиться.

– Э-э, Пен, тут нужна небольшая помощь, – донесся тревожный голос из гостиной.

Я проигнорировал его и закончил откупоривать две бутылки пива на кухне.

– Вы что, до сих пор не подружились? – спросил я пару секунд спустя, когда вернулся в гостиную и узрел знакомую картину.

Кэви, приятель из гражданских, с которым я часто плавал на каноэ, стоял, нервно прислонившись спиной к стене, тогда как Наузад неподвижно сидел и неотрывно глядел на него.

– Просто не обращай на него внимания, он тебя не укусит, – сказал я, протягивая Кэви открытую бутылку.

– Он все еще смотрит, – сказал Кэви, потянувшись за пивом и не сводя глаз с Наузада.