Собаки мертвы

Саша остановила машину, вышла и приложила козырек из ладони ко лбу. Солнце расшалилось не на шутку, баловалось на медных оголовках труб и било в глаза. Вдоль дороги тянулся кованный забор, а за ним непроницаемым строем высилась живая изгородь. Было видно, что изгородью давно никто не занимался, и ковка едва проступала сквозь готовые вырваться наружу ветки. Дом равнодушно смотрел на нее окнами с частыми переплетами. С первого взгляда нагромождение объемов пугало, высокие остроугольные крыши вклинивались одна в другую, но уже со второго взгляда становилось понятно, что во всей этой кажущейся громоздкости есть удивительная стройность. Дом был выверен со скрупулезной точностью, и в нем не было ни одной лишней детали. Все было на своих местах, как и полагается в домах, спроектированных с безукоризненным вкусом. Иногда даже казалось, что отцовский дом слишком безукоризненный, слишком выверенный, слишком идеальный.

Опустилось заднее стекло Ауди.

– Мам, что случилось, почему мы остановились?

– Сейчас поедем.

Ей подумалось, что за полгода дом как-то постарел. Может быть, раньше она этого просто не замечала, но теперь признаки разрушения были налицо. Черепица на крыше кое-где отвалилась, оставив проплешины. От одного из дымоходов осталось только зазубренное основание. Кирпичные стены казались какими-то дряхлыми, выщербленными. Она с удивлением обнаружила, что в одной из ячеек окна на втором этаже выбито стекло. Полгода назад она не могла себе и представить, чтобы отец допустил подобное. Даже в детстве, читая им с братьями историю о Маленьком принце, он всегда упирал на то, как важно заботиться о своей планете, не допуская разрастания противных баобабов. Говорил, что стоит оставить одно разбитое стекло, как кого-нибудь сразу же потянет разбить другое. Теперь дом производил впечатление не старинного, но ухоженного, а дряхлого и запущенного. Дома с разбитыми стеклами.

«Он действительно был болен, у него был рак», промелькнула мысль.

Она села в машину и медленно тронулась вдоль забора. Подъехали к высоким кованым воротам, зажатым между каменными столбами. С одного из столбов на них внимательно смотрел гранитный ворон, а с другого горделиво поглядывал лесной олень, увенчанный рогатой короной.

– Ого, какие огромные! – вырвалось у Яна, прижавшего нос к окну.

– Мама, какие страшные звери, – пробормотала Ева, прилипнув к другому окну. – Их раньше тут не было, я точно помню! Зачем они здесь? Я боюсь.

– Успокойся, Ева. Эти скульптуры были тут всегда, просто ты была маленькая и не помнишь. На самом деле они не страшные, а просто внушительные.

Возможно, с въездной группой архитектор Качур и впрямь немного погорячился – она вышла чересчур сказочной, будто въезд в зачарованный замок спящей красавицы. На это отец всегда смеялся и утверждал, что вход в сказку и должен быть сказочным. Утверждал еще в те времена, когда жизнь в новом доме казалась ему сбывшейся мечтой. Вплоть до того момента, пока за селом Балаклея фура не подмяла под себя красный фордик «фокус».

Действительно, животные получились очень натуральные и выглядели внушительно – ворон и олень. Выше ворот столбы соединяла литая виноградная ветвь, а посередине с нее спускался фонарь. Он горел. Стоял белый день, а фонарь горел. Почему-то это показалось ей жутковатым, и неприятный холодок пробежал по спине. Нет, никакого равнодушия в доме не было и в помине! Дом зорко наблюдал за ней и детьми, не спускал глаз с непрошенных гостей. Вдруг ворота начали сами собой открываться. Она знала, что это Ксения, увидев из окна кухни машину, открыла их, но все-таки вздрогнула.

От ворот к дому вела подъездная аллея, обсаженная по обе стороны липами. Когда-то их кроны стригли в шары, и они весело встречали подъезжающих, словно огромные зеленые мячи на ножках. Теперь деревья разрослись, сплелись ветвями и вместо светлой аллеи образовался тоннель. Ауди прошуршала сквозь шепчущие липы и вынырнула на круглую площадку перед главным входом. Площадка была вымощена гранитной плиткой, со всех сторон подступал разросшийся казацкий можжевельник, а посереди, напротив дверей, ее украшала мамина клумба. Изначально мамой планировалось грандиозное многоярусное сооружение, цветущее с мая по октябрь, а теперь это был просто холмик с двумя чахлыми розовыми кустами, перекопанный к приезду родственников, может быть, только сегодня утром.

Когда они вышли из машины, из высоких дверей показалась Ксения Дорошенко.

– Господи, Сашенька, горе-то какое! – воскликнула она и бросилась ей на шею. Она осторожно обняла женщину, но потом решительно отстранилась. Горевать вместе с Ксенией, пусть и преданной домработницей, она не собиралась. Тогда Ксения накинулась на близнецов, прячущихся за матерью. Они стояли, опустив руки, и чувствовали себя неловко в объятьях незнакомого человека. Когда положенное извержение скорби осталось позади, Ксения повела их в дом.

– Нужно забрать из багажника вещи, – сказала Саша.

– Не беспокойтесь, вещи принесет Федюша.