Собаки!

— что, несмотря на три года лекций в музее Изобразительных искусств, занятий французским, посещением Большого театра (суббота каждого месяца) я был и остаюсь человеком, которому всё пофиг;

— что мама жизнь кладёт, что бы из меня не вырос равнодушный болван;

— что этот билет подарил ей знакомый скульптор, а тому он достался от самого Гришина (был такой мэр г. Москвы);

— что в Америке билет на новогвинейскую собаку стоит 500 долларов, а это 10 пар джинсов (это, кстати, был решающий аргумент);

— что об этом пении знает весь цивилизованный мир (естественно, кроме меня и моих кретинов-друзей);

— что пение чёртовой псины может услышать и понять только утончённая личность, и поэтому, чем отправлять меня туда, лучше спустить этот билет в унитаз…

Короче, я пошёл.

Слава богу, что эти пёсьипения проходили в театре На Таганке, то есть, четыре остановки на метро по прямой.

«Лишний билетик» начинали спрашивать уже у эскалатора, а такое я видел только на премьере «Мастера и Маргариты». Раздевшись, я вышел в фойе и просто растерялся, понял, что половину зрителей я знаю в лицо. Звезда театра Моссовета М. Терехова в мохеровой кофте апельсинового цвета, поэт Вознесенский в голубом костюме с отливом и белым шейным платком, целительница Джуна, хоккеист Харламов, певец М. Магомаев, и множество, множество других. А когда, выйдя из служебного входа, в фойе появился Высоцкий в кожаном пиджаке и блоком «Мальборо» под мышкой, у меня появилось ощущение, что я попал на булгаковский Бал Сатаны…

Да, теперь о собаке. Когда все расселись в зале, на сцену вышел некий пожилой, курчавый новозеландец в белых клешах из дерюги и зелёном балахоне. Переводчица представила его, как посла «доброй воли» и профессора какого-то университета. Курчавый доброжелательно улыбнулся и я второй раз за день услышал о собачьем пении, о цивилизованном мире, об утончённой душе и понимании прекрасного. Затем погас свет, включились софиты, и к профессору выбежала довольно тощая рыжая псина. Тот потрепал её по башке, показал на зал и сел рядом с ней, прямо на доски сцены. Собака повернула к нам морду, прикрыла глаза и принялась чуть слышно гудеть. Зал замер. Я минуты три боролся с искушением погудеть ей в ответ, но вовремя сообразил, что это кончится для меня плачевно, принялся, скашивая глаза, рассматривать соседей. Потом, я, кажется, уснул и проснулся от женского вопля. Какой-то девице в первых рядах стало плохо, и она билась в судорогах, запрокинув назад голову. (Тогда, кстати, я в первый раз видел, как у человека идёт пена изо рта.) Зал загудел, захлопал крышками кресел. Я заметил, как Джуна, крестясь и, стараясь не смотреть на сцену, выбежала в фойе. Новозеландец встал с пола, а переводчица сказала, что профессор всех благодарит и что пение на сегодня закончено. Публика вяло похлопала и повалила из зала.

Дома я честно сказал, что 10 пар джинсов за такую фигню может отдать только ненормальный…

Второй раз о гастролях поющей новозеландской собаки я прочитал год назад в интернете. Какое-то закрытое мероприятие для олигархов. Подумать только, 30 лет прошло, а я бы, по-прежнему, предпочёл джинсы.

82. ТЕЛОМИАН

Этим летом Филипп нашёл себе работу в цирке. Точнее, даже не в цирке, а так, в наспех сколоченной труппе неудачников и бродяг. Днём артисты подрабатывали кто где, а вечерами давали представления в каком-нибудь из отелей побережья. Если договориться ни с кем не удавалось, то просто валялись на берегу, курили и пили вино из пакетов. В состав труппы входило трио йогов — молодых арабских парней в чалмах. Они умели лежать на битом стекле, глотать шпаги, выдыхать огонь и втягивать живот так, что становился, виден позвоночник. Ещё был заклинатель змей, а, точнее, полусонного удавчика, пара акробатов, муж и жена, молчаливые эмигранты из Польши и, собственно, Филипп. Фокусы и волшебство!

Его номер всегда шёл последним. Йоги-арабы, скрестив ноги, садились в глубине сцены и ладонями выстукивали по полу некое подобие барабанной дроби. Гимнасты выносили, обклеенный звёздами из фольги узкий, длинный ящик и тут, скрестив руки на груди, появлялся Филипп. В красном плаще и цилиндре. Он кланялся и щёлкал пальцами. Из-за занавеса, на задних лапах, выбегала собачонка породы Теломиан, неся в передних лапах ножовку. Наш фокусник укладывал собаку на спину в ящик и накрывал крышкой. Теломиан просовывала в специально вырезанные отверстия лапы и уже начавшую седеть голову. Филипп принимался медленно пилить ящик посередине, а собака тем временем, улыбалась зрителям и радостно болтала всеми четырьмя лапами. Распилив собаку, фокусник кричал «Оп-ля!». Опять появлялись гимнасты и каждый уносил свою половинку распиленного Теломиана. Филипп на мгновение исчезал за занавесом и появлялся вновь, ведя за лапу, целую и невредимую собаку. Представление заканчивалось. Немецкие старушки веселились и бросали на сцену монетки, а их седовласые спутники салютовали труппе стаканчиками с ромом.