Собеседник. Выпуск 6

Не знаю, когда именно сделал это Иосиф Лауда. Может быть, это был тот самый чешский перебежчик, о котором рассказывает Михаил Шолохов в «Тихом Доне», описывая одно из крупнейших сражений первой мировой войны — Галицийскую битву. Русская армия взяла тогда Львов и Галич, подошла к Карпатам и готовилась к вторжению в Венгрию, а пражане шутили, что в северо-восточной Чехии население уже говорит по-русски. Австро-венгерская армия потеряла четыреста тысяч человек, в том числе сто тысяч пленными, среди них мог быть и Иосиф Лауда. А может быть, это случилось на два года позднее, летом 1916 года, во время знаменитого брусиловского прорыва — наступления русского Юго-Западного фронта под командованием замечательного полководца Алексея Алексеевича Брусилова. Противник потерял тогда свыше миллиона убитыми и ранеными, 450 тысяч солдат и офицеров попало в плен. Впрочем, мог перейти к русским Лауда и в более поздних боях, но это уже маловероятно.

Не в дате главное. Главное — он оказался свободен, свободен от австрийцев, от Франца-Иосифа, от своих поручиков Лукашей и Дубов! Свободен? Не тут-то было! Пленных чехов держали в лагерях за колючей проволокой вместе с австрийцами, венграми, немцами, их всех одинаково косили тиф и дизентерия, у всех был одинаковый изнурительный 12—14-часовой рабочий день, всем давали одинаковую лагерную похлебку и постепенно, правда, далеко не всем, становилось ясно, что русский император Николай ничем не лучше германского Вильгельма или австрийского Франца-Фердинанда. И так же далеко не сразу становилось ясно, что путь к освобождению Чехословакии не близок…

В апреле 1916 года перед Иосифом и его друзьями встала новая проблема.

В России еще до войны жило около ста тысяч чехов, в основном, богатых эмигрантов из Австро-Венгрии. В начале войны возникла мысль о создании в русской армии специальных чешских формирований, но сынки богатых родителей что-то не очень хотели воевать. Полтора года всякими правдами и неправдами создавался 1-й Чехословацкий стрелковый полк из, так сказать, «русских чехов». В то же время руководители чешской буржуазной эмиграции всячески стремились добиться от русского командования разрешения на вербовку солдат из военнопленных. Сначала царь и его министры не одобряли эту идею — негоже бунтовать против своего императора. Хотя он и является главой противоборствующей державы, но тем не менее государь есть государь, сегодня они собираются воевать против своего вчерашнего императора Франца, а что будет завтра? Но за полтора года русская армия понесла столь большие потери, а сами русские полки стали настолько ненадежными, что 21 апреля такое разрешение все же было дано. В лагеря приехали агитаторы — да здравствует война против Австрии во имя создания Чехословакии, да здравствует чешское войско, да здравствуют полки имени Святого Вацлава, имени Яна Гуса, имени Яна Жижки! Ура!!! Мало-мальски грамотные люди — и их оказалось большинство — прекрасно понимали, что идея союза с русским самодержавием во имя чешской свободы есть самый настоящий бред, но подыхать от голода и вшей в лагере тоже не очень хотелось. Во всяком случае, из примерно 250 тысяч пленных чехов и словаков к маю 1917 года удалось набрать в чехословацкую бригаду только семь тысяч солдат и офицеров.

Наверное, не нашлось бы и этого, если бы в начале марта лагерникам не стало известно, что русского царя прогнали сами русские. Боюсь, что именно в этот момент Иосиф оказался в числе обманутых людей, надевших национальную форму (из английского сукна), служивших в соответствии с чешским уставом (списанным с устава французской армии), подчинявшимся своим чешским офицерам (получившим образование в русских военных училищах, да и говоривших по-чешски с русским или еще каким-нибудь акцентом). Вот и теперь — вперед, до победного конца! Пробьемся к Златой Праге, вместе с братьями-русскими прогоним вслед за Николаем старого тупицу Франца-Иосифа, вернем родине свободу!

Правда, слово «свобода» не очень нравилось господам офицерам, а «Марсельеза», которую часто стали играть полковые оркестры, заставляла их морщиться, но разве в этом дело! Еще одно было совершенно непонятно рядовым легионерам — русские не хотели воевать. На фронт приезжал их «вождь» Александр Керенский, произносил пылкие речи. Его слушали, и даже кричали «Ура!». Однако наступать не хотели, отдавая предпочтение негромким словам большевиков. Но когда новое русское правительство заговорило о введении на фронте смертной казни, в бригаде тоже стали понемногу прислушиваться к призывам теперь уже не только большевиков, но и кое-кого из своих. И наслушались! Один из батальонов полка имени святых Кирилла и Мефодия отказался наступать, следуя примеру двух русских полков!