Собеседники на пиру. Литературоведческие работы

Мы странно сошлись. Средь салонного круга,
        В пустом разговоре его,
Мы словно украдкой, не зная друг друга,
        Свое угадали родство.

И сходство души не по чувства порыву,

        Слетевшему с уст наобум,
Проведали мы, но по мысли отзыву
        И проблеску внутренних дум.

Занявшись усердно общественным вздором,

        Шутливое молвя словцо,
Мы вдруг любопытным, внимательным взором
        Взглянули друг другу в лицо.

И каждый из нас, болтовнею и шуткой

        Удачно мороча их всех,
Подслушал в другом свой заносчивый, жуткой
        Ребенка спартанского смех.

И свидясь, в душе мы чужой отголоска

        Своей не старались найти,
Весь вечер вдвоем говорили мы жестко,
        Держа свою грусть взаперти.

Не зная, придется ль увидеться снова,

        Нечаянно встретясь вчера,
С правдивостью странной, жестоко, сурово
        Мы распрю вели до утра.

Привычнее все оскорбляя понятья,

        Как враг беспощадный с врагом, —
И молча друг другу, и крепко, как братья,
        Пожали мы руку потом.

Стихи эти характерны и своей основной темой любви-вражды, любви-агона (при глубинном родстве душ), и дополнительными, связанными с ней мотивами (страдание, героически преодолеваемое обоими партнерами; чуждость обоих окружающему пошлому миру, вызов, бросаемый его «понятьям»)[650]. При этом род партнеров можно установить только по внетекстовым данным: исходя из самого текста, легко было бы предположить, что речь идет о двух мужчинах (ср.: «и каждый из нас… подслушал в другом»; «как враг беспощадный с врагом»; «как братья»; ср. также употребление слова ребенок, нейтрализующего оппозицию «мужское / женское»). Все эти черты павловского стихотворения принадлежат к числу основополагающих и в поэзии Цветаевой. Более того, оно откликнулось в цветаевском творчестве многократным эхом. Прежде всего следует отметить мотив «спартанского ребенка» (речь идет об известной легенде, рассказанной Плутархом: мальчик-спартанец спрятал под своей одеждой украденного лисенка и не выдал себя, когда зверек глодал его внутренности)[651]. Как заметила уже С. Полякова, Цветаева отсылает к Павловой в стихах «Есть имена, как душные цветы…» (1915), посвященных Софии Парнок («Зачем тебе, зачем / Моя душа спартанского ребенка?»)[652]. Но это не единственный случай. Тот же мотив подхвачен и развит в стихотворении «Ш смех и нй зло…» из цикла «Комедьянт» (1916):

Этому сердцу
Родина — Спарта.
Помнишь лисенка,
Сердце спартанца?

— Легче лисенка

Скрыть под одеждой,
Чем утаить вас,
Ревность и нежность!

В стихотворении «Помни закон…» (1922) мотив оказывается сплетенным с рядом других, имеющих соответствия в тексте Павловой:

Легонькой искры

хруст,Взрыв — и ответный взрыв.
(Недостоверность рук
Рукопожатьем скрыв!)
………………………………
В небе мужских божеств,
В небе мужских торжеств!
………………………………
В небе спартанских дружб!