Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки

Даже в лагере было сложно оценить масштаб преступления. Книга Нович включает воспоминания Гершеля Цукермана, который сказал: «Газовые камеры были так хорошо замаскированы, что целых 10 недель я верил, что мои друзья заключенные, прибывшие со мной, были в трудовом лагере»[64]. Цукерман работал на лагерной кухне, где готовилась пища для той части лагеря, где убивали газом. Украинские охранники приходили забирать суп. И Цукерман сказал, что он поместил записку в вареник, спрашивая, что там происходило. Он получил ответ под пустой бочкой для отходов, предупреждавший, что людей травили газом, но, когда он рассказал об этом нескольким заключенным, они решили сохранить это в тайне, чтобы не расстраивать остальных.

Один из выживших Дов Фрайберг рассказал: «Там были люди, собиравшие одежду с их товарного поезда. И один даже нашел одежду собственных детей. Когда он вытащил её в каком-то подворье из кучи, валявшейся там, он повернулся к немцу… Он спросил его: «Почему одежда моих детей здесь?» И он ответил: «Вам не нужно бояться. Все женщины, которые прибыли сюда, грязные. И они все сняли одежду и пошли в душ. И когда они выйдут из душа, они получат новую одежду. Чистую, новую одежду. И здесь в лесу ходят поезда. Они сядут на поезд и уедут»[65].

Согласно переводу воспоминаний А.А. Печерского от 1952 г., стояла довольно теплая погода, когда 80 отобранных русских заключенных были отправлены в длинные бараки с нарами. Остальные с поезда остались за забором, и А.А. Печерский говорит, что больше никогда никого из них не видел. Мужчины сели вместе на улице возле бараков, разговаривая о доме и близких. Хотя А.А. Печерский не имел ни единого сообщения от своей семьи, он убедил себя, что они все эвакуированы, а потому находятся в безопасности. К нему подошел говорящий на идише еврей, которого Печерский не понял. Он оставил разговор другим и сидел молча. Но он вспоминает ужасный момент: «Внезапно я увидел серые облака дыма, плывущие в нашу сторону и рассеивающиеся на горизонте дальше. В воздухе был ужасный запах. Я спросил, что горит. Еврей предупредил меня, чтобы я не смотрел. «Там сжигают тела товарищей, прибывших с вами сегодня». Я почувствовал тошноту»[66].

Вскоре русские решили, что надо бежать. С первой недели А.А. Печерский начал делать шифровки неразборчивым почерком.

Лагерь Собибор: описания фабрики смерти

Существует так много описаний Собибора и творимых там зверств, что пересказывать их здесь не имеет смысла. Многие свидетельства повторяются, и рассказы о Собиборе унифицировались со временем. Выжившие слушали истории других бывших заключенных; они общались на общих собраниях, объединили истории и добавили рассказы других к своим собственным. Всё же, несмотря на прошедшие десятилетия, отдельные судьбы сияют ярче других. Я была потрясена, услышав эти свидетельства в 2009–2010 гг., улавливая различия во множестве похожих аудиовизуальных архивах, собранных за 70 лет. Из множества уголков я смогла взглянуть на невероятные преступления, творившиеся в лагере, и лежащее в основе состояние вечного ужаса и насилия, которое оставило психологические и физические шрамы.

Мало-помалу массовые убийства прибывающих людей встраивались в повседневную жизнь заключенных. Некоторым потребовалось две недели, чтобы привыкнуть, остальные описывают, что становились жестче или постепенно адаптировались к стратегии выживания, которая состояла в том, чтобы не думать, а исполнять приказы максимально точно. Выбора не было. Любой провал карался избиениями, пытками или смертью. Угроза жизни могла возникнуть, если эсэсовцу не нравилось лицо заключенного или если узник просто был не в том месте. Пугающие чувства, что никто не знал доподлинно, что происходило в других частях лагеря, усиливали волнения. Каждый видел лишь маленький кусочек. Но заключенные слышали рассказы и получали информацию, сидя вместе вечерами, когда долгий рабочий день заканчивался – вечерами, в которые могли в любое время ворваться немецкие или украинские охранники, любившие прерывать их насилием и пытками. Новые садистские и смертельные игры могли быть придуманы в любой момент, и заключенные были в полной власти надзирателей. Им приходилось подчиняться, когда им приказывали танцевать, изображать животных или совершать половые акты, потому что отказ означал отправку в газовую камеру.