Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки

М. Нович стремилась задокументировать сопротивление и восстание евреев. Она хотела опровергнуть идею, что евреи были только жертвами и позволяли себя убивать. Её цель понятна в контексте послевоенной Европы. Архивы ещё не были открыты, документация — в беспорядке и недоступная исследователям, пылилась по чуланам и полкам под «защитой» коммунистов. До этого (и после) евреи представляли собой печальное зрелище в судебных процессах, где им разрешалось давать показания только согласно судебным процедурам. Под напором вопросов судей и прокуроров они порою сами оказывались в позиции обвиняемых.

Наиболее информативные книги были написаны гораздо позднее, такие как работа Ицхака Арада 1987 г., поместившая Собибор в контекст лагерей «Рейнхарда» и давшая начало научным исследованиям темы[71]. Вышедшая в 1993 г. книга голландского историка и узника Собибора Ю. Шелвиса выделяется подробным списком голландцев, депортированных в Собибор[72]. В этом издании впервые личная история соседствует с новым способом изложения исследовательского материала, где субъективность личного опыта больше не прикрывается. Шелвис сказал мне в 2010 г., что хотел знать своё место в истории и то, к какой когорте жертв он принадлежал. Он сумел найти списки депортированных, имеющие громадное историческое значение. Конечно, административный контроль за депортацией в Голландии был такой тщательный, что у нас сегодня есть все имена. (Я даже нашла там имена своих бабушки и дедушки и многих других членов семьи.) Наконец, в 2008 г. немецкие учёные Вольфганг Бенц и Барбара Дистель посвятили часть книги о концлагерях Белжеце, Треблинке и Собиборе[73]. Эти книги отличались от опубликованных автобиографий. Ранее в судебных процессах и воспоминаниях история и расположение объектов лагеря показывались, но то, что происходило, рассказывалось в различных контекстах и с различным сюжетом. Это были книги, основанные на историческом исследовании, написанные людьми, которые хотели выйти за рамки личных воспоминаний.

А.А. Печерский часто описывал события, о которых не мог знать, поэтому должно быть, он услышал о них позже от других и вплёл в свой личный опыт. Такая проблема возникает со всеми свидетельствами очевидцев-выживших. Воспоминания часто пересказывались аудитории очень лично, но к моменту, когда они были опубликованы как книги, авторы переплели личные линии повествования с другими. Например, книга самого молодого узника Томаса Блатта, носящая подзаголовок «Доклад выжившего», полна событий, которым он не мог быть свидетелем[74]. Книга Блатта — это обвинение, предупреждение, попытка рассказать миру — и она написана не от первого лица. Тем не менее, такие истории — источник знаний, и позволяют нам взглянуть на мир за пределами воображения цивилизованного человека. Это свидетельства стонов, печали и гнева. Я снова стала свидетелем глубины этих переживаний, когда брала интервью у Регины Зелински, которая проживала в Австралии, там читала лекции, а также как очевидец выступала в школах. Вот что она рассказала в интервью 2011 г. о Собиборе:

«Я, честно говоря, не знаю, с чего начать, но… декабрь месяц — очень, очень печальный для меня, потому что 20 декабря нас забрали из трудового лагеря для рабов, Стоу, в место, которое мы даже не знали, но когда мы приехали, это оказался Собибор… Мы никогда не слышали о Собиборе. Весь транспорт тащили лошади. Нас было около 700 человек из трудового лагеря. И когда мы приехали в Собибор… Была почти ночь, потому что дни зимой в Европе короткие, но лагерь был освещён, как днём, и работало множество громкоговорителей. Когда мы приехали… нам всем пришлось выйти из фургонов, [и] они разделили отцов и сыновей… и матерей и дочерей… Там был помост, и на помосте стоял очень высокий эсэсовец, и он спросил, кто умеет вязать. Моя мать вытолкнула меня вперёд и сказала: «Ты хорошая вязальщица, выходи…»Там [было] около 12… или 13 из нас, кто вышел и сказал, что умеет вязать. И я спросила свою сестру: «А как же ты?» Она сказала: «Я останусь с мамой, потому что возможно нас распределят на другую работу»[75].

Рассказ Зелински был печальным изложением её собственной истории. Она говорила и говорила часами, очень мрачным, тихим голосом. История, которую она рассказала о своём брате, впечатлила меня. Когда стало ясно, что телеги увозят их в неизвестном направлении, её брат сказал матери: «Мама, давай попрощаемся с ночью, потому что рассвета мы не увидим». День никогда не наступит, и поэтому не будет новой ночи. Эти слова польской поговорки. Они означают, что мир погрузился во тьму. Зелински пересказала свою историю во многих школах, но её слова до сих пор передают отчаяние тысяч тех, кого заставили пройти той же дорогой.

Лагерь: место насилия и смерти