Собирая воедино (ЛП)

И тут же за моей дверью послышался шум. Это был мужской голос. Я подняла голову с подушки. Я знала, что слышала его раньше. Просто не могла его вспомнить.

Дверь открылась, и я увидела загорелую руку и темные волосы, прежде чем его оттащили назад.

— Сэр, вам туда нельзя!

— Позвольте мне увидеть ее, — прорычал он, прежде чем дверь захлопнулась.

Моя мама встала и поспешила к двери. Она приоткрыла ее на миллиметр.

— Вы не можете прятать ее от меня! — закричал мужчина.

Я хотела подняться, и поэтому попыталась еще раз. Правда. Но не могла пошевелиться. Боль была слишком сильной. Она пронеслась прямо по моему телу к животу, заставив меня сделать еще один резкий вдох. Моя мама быстро закрыла дверь, но перед этим я услышала, как она сказала:

— Уходи прямо сейчас. Оставь ее в покое.

— Кто это был? — спросила я.

Мама замерла и боязливо взглянула на меня. Ее рот открывался и закрывался, пока она смотрела на дверь и меня.

— Кто это был? — повторила я.

Она махнула рукой в воздухе, словно отгоняя муху.

— Никто. Абсолютно никто.

— Мам…

— Милая. Клянусь. Это был никто.

Как и плач ребенка, голос начал затихать. Я не слышала ничего, кроме мягкого скрипа ботинок и шепота голосов, и мне казалось, что голос звучит у меня в голове.

Поэтому я поверила ей; мой разум был как чистый лист. Там не было ничего, и вот она предлагает мне утешение. Поэтому я жадно взяла его, как голодный ребенок.

Моя рука скользнула по больничным простыням и крепко сжала ее руку.

Я знала, что во мне живет боль. Чувствовала ее глубоко в своей груди.

Мама убрала волосы с моего лба, так она делала, когда я была маленькой.

— С тобой собирается поговорить доктор.

— О чем?

Она помедлила с ответом.

— О твоем состоянии.

— Мам… — Я сделала глубокий вдох. — Что случилось?

Ее глаза распахнулись. Она открыла рот, и на мгновение я подумала, что она собирается сказать мне правду, но тут кто-то громко постучал в дверь.

Она отодвинулась и посмотрела на дверь, как курица-наседка в атаке.

В палату вошел пожилой мужчина в белом халате, и ее плечи поникли.

Он посмотрел в мою сторону и выражение его лица прояснилось. Это был пожилой лысеющий мужчина с выпирающим из штанов животом и румяными щеками. Он напомнил мне Санта-Клауса.

Он выглядел слишком дружелюбным и счастливым, чтобы быть доктором.

— Ну, похоже, моя пациентка наконец-то пришла в себя, — сказал он, подходя ко мне. Он протянул мне руку. — Доктор Вэнделл.

Я пожала ее.

— Привет, — тихо поздоровалась я.

Он в последний раз улыбнулся мне, прежде чем открыть свою карту и приступить к делу. Он сел на стул рядом со мной. Моя мать сидела напротив, сжимая мою руку, как будто это был ее спасательный круг.

— Сейчас я бы хотел поговорить с вами о том, что произошло… — Его губы продолжали шевелиться. Мама посмотрела на меня с серьезным выражением лица. Но я не слышала ни единого слова…

Мысленно я видела потоки алой крови. Так много крови. Куда бы я ни посмотрела, она была везде.

Мои руки и тело были пропитаны ею.

Я почувствовала боль. Жгучая боль в животе заставила меня задохнуться.

Игнорируя доктора, я спустила одеяло до бедер, задрала больничный халат и увидела ужасный шрам на животе.

И тогда осознала правду.

Мой ребенок. Единственная хорошая вещь в моей жизни исчезла.

Мой ребенок.

Мой ребенок.

Мой ребенок.

Мой ребенок исчез.

— Мне очень жаль. — Доктор похлопал меня по руке. Я словно оцепенела. — Правда, очень жаль.

Мама вытерла мои слезы.

Я покачала головой.

Писк монитора ускорился. Доктор взглянул на аппарат.

Я все ждала, когда они скажут, что это все просто дурацкая шутка. Ждала, когда медсестра войдет в палату с плотно завернутым свертком в руках.

Этого не произошло.

Доктор встал. Писк усилился.

— Виктория, — тихо сказал он. — Мне нужно, чтобы вы успокоилась.

Я не могла, да и как он мог ожидать от меня этого? Мой ребенок был мертв.

Все пропало.

Он разговаривал с моей мамой. Но, опять же, их голоса звучали приглушенно.

Он позвал медсестру. Она вбежала внутрь и через несколько секунд доктор ввел мне в капельницу лекарство.

— Нет, — простонала я. Губы начали дрожать. — Мой ребенок…

Но мои слова исчезли, и я скользнула в темноту.

Отдайте мне моего ребенка. отдайте мне моего ребенка, отдайте мне моего ребенка…

***

Меня выписали из больницы через три дня. Мне пришлось ходить по палате, доказывая доктору, что шрам от кесарева сечения заживает правильно. Каждый раз, когда он пытался заговорить о моей потере, я выпроваживала его из палаты.

Я не хотела этого слышать. Я едва заставляла себя жить час за часом.

В тот день, когда я собирала вещи, я чувствовала себя оцепеневшей. Мой брак рухнул. Был муж, который, по словам доктора, умер.

Я потеряла ребенка.

И у меня было…у меня было кое-что еще. Из моей памяти оказался вырезан и украден огромный кусок моих воспоминаний. Но мне было все равно. Если они пропали, я, вероятно, не смогла бы справиться с ними. Была причина, по которой они исчезли.