Я встала со стула. Рэне озабоченно посмотрела на меня, и я взглянула не нее в ответ. Иногда слова сбивают с толку. Порой нет нормального способа описать ситуацию или свои чувства. Порой ты просто показываешь их.
Уставившись в стену, я напомнила себе, что могу ей доверять, а затем подняла подол рубашки до самых плеч.
Я поняла, что она увидела по ее резкому вздоху. Большинство синяков с ночи нашей второй годовщины прошли. Но Рэне увидела не синяк. Это был порез. Когда Уэс припечатал меня к стене в ресторане, я задела край зеркала. Порез был глубиной примерно пять дюймов.
Прошло всего несколько секунд, но этого мне было достаточно. Я опустила рубашку и повернулась к ней.
На лице у Рене был ужас.
— Что это?
— Небольшой экскурс в мой брак, — пробормотала я.
Гримаса боли отобразилась на ее лице.
— Так происходит все время?
Я пожала плечами и уставилась в пол.
— Не все.
— Тогда как давно?
— Только… недавно, — призналась я, стараясь не упоминать моменты, когда он действовал как невротик.
— Совсем не похоже на него. Не могу в это поверить, — ответила она едва дыша.
— Но так и есть.
В воздухе повисло напряженное молчание. Рэне начала расхаживать взад-вперед.
— Это ненормально, — произнесла она с опаской.
— Я знаю.
Она похлопала по бедрам, широко распахнув глаза.
— Так ты собираешься уйти от него?
Я замялась, и ее лицо помрачнело.
— О, нет, Виктория…
— Все очень сложно, — пробормотала я, но даже для меня такой ответ не звучал убедительно. Может я и выдала небольшую порцию правды, но пока не готова была открываться полностью. Я не могла объяснить ей, что мой страх был огромным, ужасным чудовищем, живущим внутри меня, контролирующим все, что я делаю. Из-за него я застываю в собственном теле. Решения, которые раньше мне давались также легко, как биение сердца, теперь с трудом взбирались на гору выбора, верхушку которой я толком и не видела.
Я не могла рассказать ей, какой лицемеркой себя чувствую. Как много раз я видела людей в больнице с подозрительными синяками, и слушала их нелепые оправдания. Всегда думала, что будь я на их месте, то никогда бы не жила с этим. Я бы ушла, потому что сильная. Я знала себе цену и заслуживала большего.
Но вот она я.
Если бы я могла вернуть к себе всех пациентов, на которых осуждающе смотрела и извиниться перед ними, я бы так и сделала.
— Слушай, не надо говорить мне, что это неправильно. Я сама это знаю. Не нужно говорить, что пора уходить от него. Клянусь, что бы ты сейчас не думала, я уже обдумала это тысячу раз до этого.
Рэне сжала губы в тонкую линию, и уверена, что она столько всего хотела мне сказать, но не стала. За что я была ей благодарна.
— Может мы прекратим это?
— Конечно.
Я схватила сумочку и устремилась к двери, пытаясь как можно скорее оставить этот разговор за спиной.
— Виктория?
Я медленно обернулась.
— Это не твоя вина, — тихо произнесла Рэне.
Я подняла голову и сморгнула слезы.
— Если тебе что-то понадобиться, ты всегда можешь мне позвонить.
— Я знаю, — ответила я.
Она остановила меня нежным прикосновением руки. Но я все равно вздрогнула.
— Я имею в виду, что я всегда рядом. Что бы не произошло.
Когда люди пытаются помочь, я действительно верю, что они искренне хотят это сделать. С такой наивностью. Так просто делать заключения, если сам не находишься в ситуации, когда легко убежать от всего, что рушится. Но по взгляду Рене, я поняла, что она знает, о чем говорит.
— Спасибо, — благодарно прошептала я. Я действительно это подразумевала.
В ту же секунду, как мы вышли в помещение магазина, Рэне натянула на себя улыбку, словно ничего и не произошло.
— Мы вернулись, — произнесла она
Синклэр постучал по часам.
— Вы обе понимаете, что вас не было практически полчаса?
— Мы разговаривали.
Взгляд Синклэра метался между мной и сестрой.
— О чем?
— Извини, ты что отрастил вагину пока нас не было, а я и не знаю? Почему тебя заботит, о чем мы разговаривали?
Он поднял руки вверх, словно сдавался.
— Просто спрашиваю. Не руби голову с плеч.
— Мне пора, — произнесла я.
— Хорошо, увидимся позже, — беззаботно ответила Рэне.
Синклэр долго смотрел на меня, я чувствовала себя словно под микроскопом.
— Увидимся, — наконец попрощался он.
Слова были произнесены не просто из вежливости. Его слова звучали скорее как обещание.
ГЛАВА 20
Никто не должен звонить в дверь в восемь утра.
Это неправильно. Большой грех.
Я завязывала халат, спускаясь по ступенькам.
— Иду, уже иду.
Я быстренько посмотрела в глазок. Это была моя мать.
Я повернула ключ и открыла дверь.
— Доброе утро.
Моя мать прошла мимо меня с таким сияющим взглядом и довольным видом, словно была середина дня, а не раннее утро. Она несла коробку с надписью ВЕЩИ ВИКТОРИИ. На коробке стояло два стаканчика кофе и бумажный пакет с едой.
Не зная, с чего начать, я сняла кофе и еду. Затем указала на коробку.
— Что это?
Мама поставила свою сумочку и коробку на стол у стены.
— Ой, я просто разбиралась на чердаке и нашла твои старые вещи. Подумала, что ты захочешь на них взглянуть.