Собирали злато, да черепками богаты

– Я полагаю, мы увидимся в антракте, Пётр Андреевич? – спросила Ольга.

– Да-да, разумеется… – кивнул Вигель.

В зале они сидели далеко друг от друга, в разных ложах, и Пётр Андреевич время от времени переводил взгляд со сцены в темноту, где виднелась фигура Ольги. Он мог бы дать голову на отсечение, что и она смотрит в этот миг не на сцену… Спектакль шёл, а Вигель никак не мог сосредоточиться на нём. А ведь необходимо было смотреть внимательно: Ася просила подробно пересказать… Да и перед Олицкими неудобно. Володя ёрзал на своём месте не в силах сдержать волнения.

– Бог ты мой, что ты так переживаешь? – шептала ему Надя. – Ведь это даже не новый симфонический концерт!

– Тебе этого не понять, – резонно отвечал Олицкий.

Во время антракта Пётр Андреевич вышел из театра и, остановившись на ступеньках, глубоко вдохнул душный в преддверье надвигающейся грозы воздух. Очень хотелось закурить. Впервые за долгие годы. «Вредную привычку» Ася заставила бросить его ещё во время своей беременности, объясняя, что ей становится дурно от малейшего запаха табака. Позади послышался шорох платья. Вигель обернулся и увидел стоявшую на ступенях Ольгу, зябко кутающую плечи в меховую накидку.

– Какой холодный ветер… – негромко сказала она.

– Осень приближается, Ольга Романовна.

– Да… Осень… Как, однако, странно всё…

– Что странно?

– Мы не виделись с вами двадцать лет, и вдруг эта встреча…

– Мой друг написал музыку к этому спектаклю и очень просил прийти.

– Так князь Олицкий ваш друг?

– Да, а вы с ним знакомы?

– Немного. Я ведь часто бываю в этом театре, знаю все спектакли, актёров, художников…

– Я заметил, что директор едва ли не заискивает перед вами.

– Он не заискивает, просто старается быть любезным. Ведь, если бы не Сергей Сергеевич, то этого театра не было бы. После выставок театр стал его любимым детищем. Он сам нашёл архитекторов, сам утверждал план, следил буквально за каждой мелочью – ни на что не поскупился. Прежде Владислав Юрьевич вынужден был ставить свои спектакли, где придётся, а Сергей Сергеевич, однажды увидев его постановку, пришёл в восторг и заявил, что такой талантливый художник должен иметь свой театр. Он так любил всё прекрасное, так по-детски радовался каждому новому таланту, так старался поддержать все проявления подлинного искусства…

– Да, ваш муж был одним из наиболее известных меценатов в Москве… Я читал некрологи о нём в газетах. Примите соболезнования.

– Спасибо, – Ольга Романовна опустила глаза.

– Теперь вы продолжаете его дело? – спросил Вигель.

– Да. Сергей Сергеевич был влюблён в искусство, во всё талантливое и за годы совместной жизни привил и мне эту страсть. Последние годы он был болен, и я много занималась делами. Но… теперь всё иначе! Сергей Сергеевич меня многому научил, но, пока он был жив, я чувствовала, что есть кому поправить меня, дать совет, поддержать, а теперь, когда его не стало, то я не чувствую прежней уверенности – всё приходится разбирать самой.

– Вам очень не хватает вашего мужа?

– Да, Пётр Андреевич, мне не хватает его. Он был мне как отец… Первое время после его смерти я не находила себе места, а потом окунулась в дела, которые остались после него, и стало легче, потому что во всех этих начинаниях живёт его частичка, и я знаю, что продолжаю в каком-то смысле не только его дело, но и саму его жизнь в памяти людей. И всё-таки многое изменилось. Прежде в нашем доме всегда было так много народа: художники, актёры, поэты, музыканты… Сергей Сергеевич, даже прикованный к постели, никому не отказывал в приёме. Он очень любил общество, а ко всем этим талантам относился, как к родным детям… Его все очень любили. А я… У меня не хватает сердца, чтобы поддерживать эту атмосферу. Дома стало пусто, заходят лишь самые близкие друзья… И не у кого ни совета, ни поддержки спросить.

– Но ведь у вас есть сёстры, взрослый сын, – заметил Пётр Андреевич.

– У сестёр своя жизнь. Обе они, слава Богу, вышли замуж по любви, у обеих семьи. В Москве их нет. А сын… Сергей Сергеевич очень надеялся, что он продолжит его дело, но Петруша с малых лет избрал другое поприще. Он просто бредил военной службой, мы не посмели противиться этому желанию. Если человек так остро осознаёт призвание к чему-то, то нельзя мешать – можно исковеркать судьбу. Петя очень способный мальчик, он на хорошем счету в полку… Только всё время торопится! Вот, и теперь, забежал ненадолго и уехал в полк… У его друга сегодня день рождения, так они будут праздновать, а я и наглядеться на него не успеваю.

– Он очень похож на вас.

– Да, похож… – согласилась Ольга и почему-то отвела глаза. – Скажите мне, Пётр Андреевич, вы не держите на меня зала? За то, давнишнее? Вы простили меня?

– Простил, Ольга Романовна. Я не имел права упрекать вас ни в чём, так что и вы простите.

– Как же вы живёте теперь?