Собирание игры. Книга третья. Петушки-Зазеркалье

«Может отдать все свои незавершёнки дочке? Она справится… Она одарена в музыке точно не менее, чем я… Ей нужен правильный толчок…, вектор и мотивация… гораздые… И вообще трио…, нет – квартет бы организовать… А самому отойти от концертной деятельности, да и от преподавания… И заняться только новой Поэмой! Новой Блажью… И блаженством! Хм… Квартет «Черские и К⁰» Хм… Какое К⁰? Ученики? Всё же они? Не вижу кандидатур… Это новое Собирание Игры… Хм… Потом…».

Савва вспомнил Моцарта, Баха… Истории их жизни и смерти… Ему было ясно, что зависть Сальери – не единственная причина смерти Моцарта. Точнее, смерти – может и да… Но гибели? Гибели – нет! Это экзистенция…, яд «чёрного человека». Ведь Моцарта уже не повторить. Нет подобных. И не может быть! А музыка должна развиваться дальше. И что делать? И что делать с Бахом? Таким же! «Хм… Что-то говорил мне об этом Хирон? Кажется, что Проведению угодно делать гениям очистительные, горизонторасширяющие клизмы… Или «шило» тудой-сюдой: может в горло, а может в зад. Да, да… Ещё скривился и хмыкнул тогда: «И вам, Савва, везунчику-«девятке», «Рыбе», плывущей и «тудой», и «сюдой», будет шильце в зад… Ха-ха». Да, Кащей мой милый! Ты всё угадал, и ты всё запустил! Ты научил меня чудесатости и гораздости! Ты научил меня святому неправильному! Хм… Все варианты всегда случаются… Да… А кто это там ухмыляется… Ах, это Мартовский Заяц… Слово «случаются» его взбодрило… Ну, наливай! Что, что? Ах, Белый Кролик тебя сердит? Будит и суетится? Да ладно… Ввиду преклонного возраста он не склонен часто случаться… Что ещё-то? Ах, ввиду своего слабосилия и слабоумия он ещё и дерзит: пытается спорить с квантовой физикой? Ну и не наливай ему!».

Полдень… Медлительный Черский незамедлительно выпил… Так…, стопятьдесят… И подошёл к панорамному окну на втором этаже дачи. Посмотрел вниз, в лощину. Он любил постоять здесь, поискать в этом «возвышенном» со-стоянии ответы… Ответов никогда не было. Бывали видения. И сейчас случилась некая галлюцинация: три кота, Чеширский, Шредингера и Бегемот в кепочках-хулиганочках плясали что-то из тюремного шансона… Лапы в карманах, в зубах папироски. «Дааа… Всё, сплясанное тремя котами становится истинной…» – перефразировал Алису. «Нет, не тюрьма, а что?… Дорога дальняя? Кроличья нора?».

Скрипач вернулся к письменному столу. Посмотрел на свои записи… Взял в руки скрипку, провёл смычком… Раз, два, три… Нет истины! Подошёл к роялю, тронул пальцами клавиши… Раз, два, три… Ну нет её! Подошёл к дивану, прилёг… Закурил свою трубку… Начал рассматривать кольца дыма… «Это вот знак бесконечности, а это круг, знак закольцованости всех тайн бытия, а это спираль, тоже знак… повторение в более высокой…, или, ха, более низкой точке… И всё…, всегда…, случается! И одновременно! Алеф!».

Только вчера он перечёл Ричарда Баха «Единственная»… «Да, скольжение, полёт по разным линиям Судьбы, того возможного, что записано на Скрижалях… И у Лотмана есть такая мысль… Хм… А ведь можно всю жизнь прожить у тихого лесного озера… И прожить её полно, глубоко… Вглядываясь в его, озера, загадку… И в свою…».

Савва Арсеньевичу вспомнилась одна история, произошедшая с уже совсем старым Фрейдом. Геббельс собирался отправить «дряхлого, никчемного еврея» в концлагерь. Но Мария Бонапарт, правнучка императора и ученица психоаналитика выкупила его! Отдала фашисту два своих замка! Он постелила приехавшему к ней Фрейду красную императорскую дорожку… И это история про любовь, против которой любые сексуальные инстинкты бессильны… Про человеческое… Про тихое лесное озеро.

Здесь истина? Возможно…

Черский снова подошёл к столу. Посмотрел на модель парусника, подарок жены. Посмотрел на фигурку «танцующего дервиша», подарок Игната, посмотрел на модель корабельного штурвала, подарок Ленки. Вновь задержал взгляд на деврвише. Почему сын подарил этого суфия? Что это значит? Что-то эзотерическое? Сын тогда пожал плечами и сказал с лукавинкой: «Не знаю, папуль, но так нужно…». «Почему?» – Спросил отец. «Потому, что жизнь – это большое путешествие» – туманно пояснила дочка. «Хм… Танец, кружение, круги, спирали, горизонтальные восьмёрки» – в который раз отметил про себя музыкант. «И что-то ещё! Мой какой-то горизонт… Одиссея… Я чувствую… Знаю!»

А «шило»-то было таким: литература! Сочинительство! То ли практика написания дневников в Берне, то ли похвалы за слог Арецкого… Или вот это его замечание: «Не желаете ли написать поэму? Ну вот хоть… «Петушки-Зазеркалье»… Нет, текст должен первенствовать! В смысле – сначала текст, а затем – музыка, фоном окрашивающая содержание поэмки…» – взгляд мудрого Кащея, куда-то в сторону, с прищуром «тухлого глаза». Заметил! Метка! И приговор! Да, приговор к свободе, так как Савва уже давно ощущал себя приговорённым к однообразной жизни, к одной «колее». Он мучился «синдромом отложенной жизни». Нет! Он ещё взойдёт на парусник, возьмёт в руки штурвал! Он – Одиссей! И от закружится в новой Игре!