Собиратель автографов

— Все это сверху донизу безнравственно. Сама идея страховки. Вещи выходят из строя. Люди умирают. В общем, это язычество. Перед лицом неизбежного люди зачем-то исполняют мистический ритуал страховки.

— Ты не прав, — возразил Джозеф, поворачивая направо. — Потребность в компенсации всегда сопутствует утратам. Получить страховку — грех, но желание ее — испытание веры. Здесь незримо присутствует сам Господь. В этом желании.

— Все равно это лживо, — продолжал упорствовать Алекс.

— В ней есть своя красота, как в твоем здоровье или в женщине. Это не твоя полная собственность, а как бы ссуда, частичное возмещение за вечную нехватку денег.

— Где мы едем? — Алекс все больше выходил из себя, по мере того как звучали иудейские аргументы.

Певец-рэпер объяснял при посредстве стерео, как ему живется в этом мире. Чувствует себя связанным по рукам и ногам. Ну и ладненько.

Алекс надавил ногой на спину Люсии, заставляя ее сесть.

— Что еще за ланч? По какому поводу?

— В русском ресторане в Ист-Энде. Думаю, потому, что несколько дней не виделись. Потому что ты хотел поговорить с одним, а явилось трое. Потому что Адам учит русский язык. Потому что беда не приходит одна. И так далее.

— В следующий раз предупреждайте заранее. А не выдергивайте ни с того ни с сего из дому. Как поживает Бут? — резко спросил Алекс и отвернулся.

Джозеф покраснел и вполголоса промолвил:

— Никакого прогресса. Отправил ей несколько писем. Чем больше я пишу, тем сильнее падаю духом. Нахожусь в полном замешательстве. Может, тебе будет приятно это услышать.

— Ничего не приятно, — проворчал Алекс, и ему вдруг стало стыдно. — Правда, жаль. Она симпатичная, Бут. Да что у тебя никак не ладится с женщинами? Никак не сдвинешься с мертвой точки.

Ответа не последовало. Алекс повернулся на своем сиденье и принялся разглядывать прохожих, словно засасываемых назад — туда, где они только что были. Люсия зевнула.

— Никак не пойму, какая муха тогда и меня, и тебя укусила, — проворчал он наконец. — Ты… у тебя точно клины пошли.

Джозеф язвительно улыбнулся. Постучал пальцами по кожаному сиденью.

— Напридумывали всяких абстракций. Ясно как дважды два, — с сарказмом изрек он. — Видим друг в друге какие-то символы и боимся их. Поговорить же откровенно не получается.

— А я тебе о чем толкую? — рассердился Алекс. — Хотя не знаю, что ты имеешь в виду. Да и попроще мог бы изъясняться. Мы же понимали друг друга с полуслова. И ничто нас… Короче, всегда были друзьями.

— А я всегда был Собирателем Автографов, — холодно промолвил Джозеф, поправляя боковое зеркало. — И у этой собачки нет гениталий кобеля. А твоя бабушка умерла в тот день, когда немцы вошли в Париж.

Он совсем отвернулся от дороги и пристально посмотрел на Алекса.

— Похоже, ты осуждаешь меня, — произнес Алекс, старательно скрывая смущение, — за то, что я не принимаю все так близко к сердцу, как ты. Особенно в последнее время. Ты же вцепился в меня как клещ. Словно я под следствием. Словно отбываю наказание. Меня не покидает ощущение, что из-за меня ты все время немного не в себе. Оттого что у меня получается одно… что мне удается то, что я люблю, а если не совсем люблю… то почти не переживаю. Я знаю, как тебе нравится собирательство, то есть именно ты дал мне когда-то толчок, а сам сейчас киснешь в своей конторе. Но Джо, моей вины в этом нет. Ни капли моей вины, черт возьми.

Одно из произнесенных Алексом слов будто повисло в воздухе, продолжая звучать и когда он замолк. Джозеф убрал одну руку с руля и мягко положил ее на руку Алекса, самим этим прикосновением как бы открыв другу глаза на то, что ему и самому следовало понять. То есть на его ответственность, которой он никогда не хотел и которую не способен был на себя взять.

— Вовсе не возмущение, — проговорил Джозеф тихим, прерывающимся голосом. — А удивление. Ты же этого не видишь. У тебя есть власть над вещами. Я действую под влиянием обстоятельств. Перестаю осторожничать только тогда, когда меня заставляют вышедшие из-под контроля вещи. А ты живешь в этом мире, с этими вещами. Продаешь их, обмениваешь, заключаешь сделки, идентифицируешь, даешь им имена, навешиваешь ярлычки… — Алекс высвободил руку и протестующе ударил по приборной доске, изумленный, как большинство людей, идиллическим описанием приключившегося с ним несчастного случая под названием «жизнь». — Пишешь о них эту свою долбаную книгу. Я просто в шоке, правда. Ведь ты уверенно приводишь в порядок то, что, по-моему, в принципе не может быть упорядочено. И забавнее всего, что сам этого даже не осознаешь. Никогда не впадаешь в отчаяние и даже не ведаешь, что это такое. У тебя есть Эстер, и не одна она. У тебя есть еще кое-кто. Поживи-ка, — хохотнул Джозеф, — пятнадцать лет без всякой взаимности…

— На свете есть миллионы других девушек…

— Без взаимности, — громко повторил Джозеф, — со стороны человека, которому почти все равно, жив ты или нет. Только представь себе!