Собиратель автографов

— Алекс Ли! — изрек Рубинфайн. Родинка на его щеке дернулась, а вместе с ней скакнули вправо коротенькие, недавно отпущенные усики. Он вытянул руки вперед и чуть не схватил Алекса за щеки. На нем был длинный пиджак в мелкую клетку, с V-образным вырезом и отороченным зеленым шнуром воротником, и черные спортивные штаны. — Когда человек спешит, — продолжил Рубинфайн, словно читая Талмуд, — он прежде всего забывает о зубной щетке и о Боге.

После этих слов у Алекса голова пошла кругом. Что это выдает Рубинфайн? У него еще нос не дорос говорить афоризмами. Всего-то на три года старше него, Алекса. Едва четвертый десяток пошел. И только-то. Конечно, каждый вправе в свои тридцать с лишним лет цитировать что угодно, но выглядит он при этом как законченный идиот.

— А теперь, — пропыхтел Рубинфайн, — не вижу никаких препятствий, чтобы представить тебе двух своих друзей. Это рабби Дарвик и рабби Грин. Рабби Дарвик приехал к нам из Бруклина, из Нью-Йорка. А рабби Грина ты мог уже встречать. Он из Маунтджоя. Мы участвуем в конференции раввинов, в Грэнтам-Парк. Она продолжается неделю. Мы там обмениваемся идеями, учимся терпимости. — Рубинфайн усмехнулся в сторону Грина, которого, казалось, эта речь уже до смерти утомила. — Подойди и скажи «здравствуйте».

Дарвик, маленький, кругленький в своих слаксах, на вид совершенно обычных, нераввинских, выглядел таким же прогрессистом, как и Рубинфайн. Грин был ортодоксом, выше ростом, с жесткими курчавыми пейсами, бледнокожий и рыжеволосый, в строгом костюме и таллите[20].

— Да-да, конечно. Я был неправ. Ребе Дарвик, — Алекс вытащил руку из кармана, — приятно с вами познакомиться. Ребе Грин… Я не уверен… мы не встречались? Должны были где-то… А может, нет?

Рабби Дарвик издал такой звук, будто проглотил что-то не то, прочистил горло и остался доволен этим обстоятельством. Рабби Грин что-то проворчал в знак того, что услышал Алекса, а тот, со свойственной ему прямотой, про себя назвал это хрюканьем.

— Алекс Ли, — объявил Рубинфайн, — у нас проблема. Ты нам не поможешь? — Рубинфайн качнул головой и улыбнулся. — Куда ты так спешишь? Кто-то продает автограф твоей Китти как-там-ее или еще что-то такое? Или улетаешь в космос?

Бедняга Алекс сжал в кармане руку в кулак:

— Во-первых, Китти Александер. Во-вторых, нет. Все ясно? Просто очень важный аукцион, и я уже опаздываю.

— Но Алекс Ли…

Выведенный из себя Алекс двинулся влево, но Рубинфайн перегородил ему дорогу. Алекс повернул направо, но опять перед ним вырос раввин. Две сороки над их головами взмахнули черно-голубыми крыльями, перелетая с голых веток одного дерева на другое, и в клювах у них не было ничего блестящего, драгоценного, даже стекляшки, что, вообще-то, случается с сороками редко. Смирившись с поражением, Алекс вытащил свою бутылочку и сделал добрый глоток.

— Хм-м, пахнет отлично. — Рубинфайн взял Алекса за локоть и подвел его к багажнику машины. — Вот. Видишь?

Это был роскошный книжный шкаф из красного дерева, в стиле георгианской эпохи. Он был дюймов на шесть шире багажника и лежал на боку рядом с машиной. Шкаф в багажник не влезет, сразу понял Алекс и сказал:

— Ребе, он великоват. Я имею в виду, он слишком большой.

Грин вскинул брови, словно услышал нечто новое для него. Следуя примеру Дарвика, он театрально свел раздвинутые пальцы рук в виде рамки и кивнул на шкаф. Рубинфайн наклонился и провел пальцем по одной из полок.

— Полагаю, надо положить его сзади… может, вплотную к переднему пассажирскому сиденью. Или… погоди-ка, погоди-ка… а как насчет твоей машины?

Алекс засунул руки поглубже в карманы. Итак, он попал по-крупному. Ну и что? Ну и ладно. Конверт с решением жюри вскрыт, и сейчас лучший актер получит премию.

Он сделал вид, что хочет уйти, но Рубинфайн схватил его за запястье:

— Алекс, я, естественно, слышал о вторнике. И я с тобой давно уже обо всем этом говорил. Ты знаешь два моих главных правила? Первое, — возвестил он, воздев кверху палец, — надо избегать любого мистицизма и любой теософии, придуманных разными старыми проходимцами. И второе: запрещенные вещества никому не помогают приблизиться к Богу. Я без конца втолковываю это Адаму. Разве я не прав? А теперь послушай…

— А почему ты читаешь лекции мне? — рассердился Алекс. — Читай их Адаму. Это его вещица.

— Я уже говорил, — повысил голос Рубинфайн, набычившись. — В лучшем случае это подделка тринадцатого века, Алекс, в лучшем случае. Шрифт, пробелы, вся эта мистика. Зохар — просто хороший роман, ни больше ни меньше. И он написан на одиннадцать столетий позже, чем говорят, понял? Почитай Шолема[21], дружище. Да-да. В целом это подделка. В том же ряду стоят Саббатай Цви[22], лохнесское чудовище, снежный человек…

Во время произнесения Марком этой маленькой речи на лице Грина появилось задумчивое выражение, как у размышляющего Бастера Китона в одном из немых фильмов. Он опустился на колени и положил руки на шкаф. Дарвик беспокойно постукивал ногой по монументу, хмуро косясь на Рубинфайна.