Собиратель костей

— Это он? — крикнул мужчина в направлении лестницы. Не дождавшись ответа, Линкольн Райм вновь посмотрел в окно. Голова сокола рывком повернулась в его сторону. У птицы это движение никогда не получалось плавным. Райм обратил внимание, что ее когти испачканы кровью. Кусок желтоватой плоти свисал с черного, крючковатого клюва. Сокол вытянул короткую шею в сторону гнезда, движением, больше напоминавшим змеиное, нежели птичье. Потом он уронил кусок мяса в распахнутый рот голубоватого пушистого птенца. «Я смотрю на единственного хищника в этом городе, — думал Райм, — которому нечего и некого бояться, кроме, разве что. Господа Бога». Он услышал шаги. Кто-то поднимался по лестнице.

— Это был он? — спросил мужчина Тома.

— Нет, — коротко ответил молодой человек.

— А кто тогда? Ведь прозвенел звонок, не так ли?

Том повернулся к окну:

— Птица вернулась. Посмотрите, карниз испачкан кровью. Вам видно отсюда?

На фоне неба появилась голова сокола-самки, перья которой отливали металлическим блеском.

— Они постоянно держатся вместе. Они, что, образуют пары на всю жизнь, как и гуси? — вслух рассуждал Том.

Линкольн посмотрел на молодого человека, который, изогнувшись, разглядывал гнездо сквозь грязное забрызганное стекло.

— Так кто это был? — повторил свой вопрос Райм. Молодой человек тянул с ответом, и Линкольна это раздражало.

— Посетитель.

— Посетитель? Ну-ну, — хмыкнул Райм. Он попытался вспомнить, когда к нему приходили последний раз. Месяца три назад? Кто же это был? Кажется, корреспондент или какой-то дальний родственник. Ах, да! Питер Тейлор — специалист по болезням позвоночника. Да, несколько раз заходила Блэйн, но ее никак нельзя причислить к разряду посетителей.

— Наверное, им холодно, — заметил Том и попытался открыть окно. Молодость всегда принимает скоропалительные решения.

— Не надо его открывать, — остановил его Райм. — И скажи, наконец, черт возьми, кто пришел.

— Им холодно.

— Ты только побеспокоишь их. Если хочешь, можешь выключить кондиционер. Да я и сам его выключу.

— Мы поселились здесь первыми, — Том не оставлял попыток приподнять оконную раму. — Когда соколы свили здесь гнездо, они знали, что место уже занято. — Птицы свирепо смотрели в ту сторону, откуда раздавался шум. Впрочем, они всегда так смотрели. Соколы сидели, вцепившись когтями в карниз, и важно озирали принадлежащие им владения, простиравшиеся до самого парка с поникшими от жары деревьями.

— Кто пришел? — не отступал Райм.

— Лон Селитто.

— Лон?

Что ему здесь надо?

Том оглядел комнату, в которой царил полнейший беспорядок, о чем он тут же поставил в известность Райма.

Райму никогда не нравилась суета, возникавшая в доме во время уборки. Его всегда раздражали шум и гудение пылесоса. Линкольна вполне удовлетворяло состояние его комнаты, которую он считал своим офисом. Она находилась на втором этаже домика в готическом стиле, расположенном в западной части города на границе Центрального Парка. Комната имела большую площадь — двадцать на двадцать футов, и на каждом из них «проживали» дорогие Райму вещи. Иногда Линкольн расслаблялся следующим образом: он закрывал глаза и пытался определить, чем пахнет та или иная вещь в его комнате.

Например, тысячи книг и журналов, стопки альбомов с фотографиями, напоминавшие Пизанскую башню, радиодетали и телевизионные блоки, пыльные электрические лампочки и всевозможные справочники. Винил, латекс, перекись водорода. Обивка мебели.

Три разных сорта шотландских виски.

Соколиный помет.

— Я не хочу его видеть. Скажи, что я сейчас очень занят.

— С ним пришел молодой полицейский. Эрни Бэнкс. Нет, по-моему, это игрок в бейсбол, если не ошибаюсь. Вам все же следовало бы разрешить мне провести здесь уборку, — заворчал Том. — Иногда мы не замечаем, до чего же у нас грязно, пока нам не нанесут визит посторонние люди.

— Визит? Как это чудно прозвучало. Я бы даже сказал, старомодно. А вот как понравится следующая фраза: пошли-ка вы все отсюда к чертовой матери! Кажется, это что-то из декадентского этикета.

Беспорядок…

И хотя Том, без сомнения, имел в виду бардак только в комнате, Райму почему-то показалось, что помощник подразумевал и своего босса.

Волосы у Линкольна оставались по-прежнему черными и густыми, как у двадцатилетнего юноши (хотя он был вдвое старше), но пряди перепутались и торчали в разные стороны: вечно грязные и непричесанные, они могли вызвать лишь чувство брезгливости. Его щеки покрывала противная трехдневная щетина. К тому же, сегодня утром Райм проснулся с неприятным покалыванием и щекотанием в ухе, что означало одно: о волосках, растущих на разных частях лица, также следовало бы позаботиться. Ногти оставляли желать лучшего, как на руках, так и на ногах. И что уж говорить об одежде, которую он не менял неделями, постоянно находясь в одной из своих омерзительных пижам «в горошек». Глаза у Райма были узкие, темно-карие, но, в общем и целом, как когда-то неоднократно повторяла Блэйн, лицо его можно было назвать страстным и иногда даже красивым.