— Ты тут прекрасно устроилась, — с притворной веселостью воскликнул Дисмас.
Она вопросительно посмотрела на него.
— Мы уезжаем, — сказал он.
— Погоди, я сейчас переоденусь. И поблагодарю доктора.
— Магда, уезжаю я, а не ты.
— Я еду с тобой.
— Нет, — улыбнулся Дисмас. — Ты остаешься. Под присмотром врачей. Такие увечья — дело нешуточное.
— Я вполне здорова.
— Ты ведь даже не знаешь, куда мы едем.
— И что с того?
— А то, — строго сказал Дисмас. — Если бы знала, то не спорила бы.
— Тогда расскажи.
Дисмас вздохнул:
— Послушай, эта поездка не для девушки.
— А я не девушка, а шлюха.
— Ну что ты такое говоришь?!
— Правду. Сам знаешь.
— Ты не виновата. Ты же… Короче, ты не шлюха.
— Какая разница? Он меня обесчестил. Тебе такая не нужна?
Дисмас взял ее за руку:
— Послушай, у тебя много больше чести, чем у меня.
— Тогда почему ты не хочешь взять меня с собой?
— Послушай, Магда…
— Хватит говорить мне «послушай», я слышу не хуже тебя с твоими… гоблинскими ушами!
— Если бы ты знала, как я заработал эти уши, слушала бы внимательней.
Она потупилась:
— Прости. Я не хотела тебя обидеть.
Дисмас снял перчатки, показал ей раскрытые ладони. Магда ахнула.
— Поэтому тебе и не следует ехать со мной. — Он надел перчатки и улыбнулся. — Это ты еще моих ног не видела!
— Кто с тобой такое сотворил?
— Помнишь, в лесу, у костра, я сказал тебе, что я грешник?
— Да.
— Теперь я должен расплатиться за свои грехи. Отбыть епитимью. — Он усмехнулся. — Очень строгую епитимью.
— Ты кого-то убил?
— Нет.
— Надругался над кем-то?
— Магда…
— Мне что, все десять заповедей перебрать?
Дисмас посмотрел в окно:
— Давай выйдем во двор.
День клонился к вечеру. Каменная скамья все еще хранила солнечное тепло. Гектор — ручной попугай Парацельса, дар богатого торговца колониальным товаром — отрешенно взирал на них со своей жердочки.
— Здесь очень славно, — сказал Дисмас. — Отрадно. Парацельс в тебе души не чает. Относится к тебе как к родной.
— Да, я его тоже люблю.
— Тебе тут будет хорошо. Выучишься у него, а со временем…
— Дисмас, прекрати.
Она взяла его за руку. Помолчали.
— То, что мне предстоит, добром не кончится.
— Тогда зачем это делать?
— Если не исполню епитимью — отправлюсь прямиком в ад.
— Я помогу тебе ее исполнить.
Он покачал головой:
— Это не женское дело. Тут не поможет даже такая умница, как ты. Которая к тому же лихо стреляет из арбалета.
— Ты спас мне жизнь. Я хочу тебя отблагодарить.
— Ты меня уже отблагодарила, когда решила сдаться Лотару. Это я перед тобой в долгу. Я впервые за много лет совершил порядочный поступок — тебя выручил.
— Мне так хочется что-нибудь для тебя сделать! — прошептала она, глядя ему в глаза. — Не из благодарности, а потому, что ты мне нравишься. Понимаешь?
Дисмас готов был ее расцеловать, но вместо этого сурово спросил:
— Значит, ты так неблагодарна, что рада пустить свою спасенную жизнь коту под хвост?
Она высвободила руку. В глазах блеснули слезы.
— А вот теперь ты меня обидел.
Он взял ее за подбородок, повернул к себе и поцеловал.
Тесно прижавшись друг к другу, они молча сидели под деревом. В ветвях чирикали птицы, обмениваясь дневными сплетнями. Смеркалось. Гектор с вельможным безразличием поглядывал на блеклых тварей, меркнущих рядом с его роскошным убранством.
— Я приду за тобой на рассвете, — сказал Дисмас. — Послезавтра.
— Я буду готова.
Они обнялись. Дисмас поспешно ушел, чтобы она не видела его горьких слез.
24. Подарки
Наутро все собрались во дворе «Райских кущ», готовые к отъезду.
Ландскнехты не устояли перед соблазном устроить посошковый бенефис в местном капище любострастия. Сейчас они держались нетвердо, а выглядели неважно. Дисмас расплатился с хозяйкой. На случай если кто вдруг будет интересоваться, он соврал, что они отправляются на север, в Фрайберг.
Воротами Святого Альбания они выехали из города, продышались от миазмов бумажной фабрики и взяли путь на запад. Через десяток миль, у родника Святого Гюнтера, свернули на юго-запад и двинулись по дороге, ведущей в Юрские горы.
Путники являли безрадостную компанию. Ландскнехтов мутило после вчерашнего разгула. Они с трудом держались в седле. Дисмас и Дюрер сидели в повозке, предаваясь унынию — каждый по своему поводу. Дюрер удрученно размышлял, какой черт дернул его увязаться за приятелем. Дисмас ел себя поедом. Он обманул Магду и не утешался даже тем, что сделал это ради ее же блага.
— Чем это ты так угрызаешься? — не выдержал Дюрер, сам мрачнее тучи.
Дисмас не ответил. Он не признался Дюреру в том, что произошло между ним и Магдой.
— Взгляни-ка лучше туда! — Дюрер указал за левое плечо на заснеженные альпийские вершины в безоблачной синеве. — От такого зрелища возликует сердце любого пастуха.
Великолепные виды не произвели на Дисмаса никакого впечатления.
Дюрер оскорбился. С какой стати Дисмас горюет в присутствии того, кто благородно пожертвовал всем?
— Хорош хандрить, — сказал Дюрер. — Пляски со смертью прельщают меня ничуть не больше твоего.