Собкор КГБ. Записки разведчика и журналиста

А потом — разгром немцев под Москвой и неожиданная новость, принесенная в феврале 1942 года моим отцом: «Мать, надо срочно собираться. Завод эвакуируют в Актюбинск. Я ведь в номенклатуре, надо ехать».

Так мы и оказались в поезде, который добирался до Актюбинска почти целый месяц. В вагоне я поймал первых вшей и познал унижение, стоя в очереди около единственного сортира. Единственная книга, которую я взял я с собой в далекое путешествие и которая спасала меня от всяческих грустных мыслей, была «Спартак» Джованьоли. О, как мне помогла потом эта книга! В ночную смену в цеху, где я работал фрезеровщиком, довольно часто вырубали электричество, и бывшие зеки, собравшись вокруг меня, с увлечением слушали о подвигах и любви сентиментального римского гладиатора. От уголовников и я, в свою очередь, набрался всяких полезных житейских премудростей, которые потом оказались небесполезными в моей будущей жизни. Я научился при помощи незатейливой железяки открывать довольно сложные замки; не раздумывая, бить первым, когда нависала угроза быть избитым даже превосходящими силами противника; не предавать друзей; обязательно отдавать долги, особенно карточные, и, самое главное, я научился каким-то шестым чувством отличать порядочного человека от фраера…

…Наша «примавера», вопреки законам земного притяжения, почему-то не полетела вниз, а повисла правым колесом над пропастью, зацепившись брюхом за Богом подаренный нам острый камень, торчавший на обочине злополучного шоссе. Володя осторожно затянул до предела ручной тормоз и сказал осипшим до неузнаваемости голосом: «Старик, я вылезаю первым, а ты за мной». Он открыл дверцу автомашины и вывалился на шоссе. «Примавера» вздрогнула, но осталась на месте. Тогда и я, обливаясь потом ог страха, осторожно пополз с правого сиденья в спасительную дверцу, открытую другом. Ми нуту-другую мы стояли молча, потом, пожав друг другу руки, начали громко ругаться. А между тем на шоссе появился маленький грузовичок, и его водитель вытащил «прима-веру» на шоссе, заранее обговорив сумму вознаграждения, которая оказалась немалой.

Я сел за руль изрядно поцарапанной правдинской автомашины, ибо мой друг после перенесенного стресса потерял веру в свои водительские способности, и мы медленно поехали в Сиену. Снегопад прекратился. Дорога стала шире и ровнее, а на душе легче.

— А ты знаешь, Володька, это все гадалка…

— Какая гадалка?

— Давным-давно, в юности, мне предсказала одна старая цыганка, что в моей жизни будут две смертельные опасности.

— Это вторая?

— Нет, первая. Хочешь, расскажу?

— Иди ты к черту, Ленька! Я лучше посплю…

Володя захрапел. А я все-таки продолжу рассказ, тем более что история с гадалкой, вернее с ее предсказаниями, повлияла на всю мою жизнь.

Итак, Актюбинск, захудалый казахстанский городишко, где я оказался с отцом, матерью и Московским рентгеновским заводом. Там родитель продолжал вести финансовые дела предприятия. Мать работала табельщицей, а я, шестнадцатилетний шалопай, вкалывал фрезеровщиком аж пятого разряда, поражая своего мастера-учителя смекалкой и сообразительностью.

В тот мартовский день сорок третьего года мы, компания молодых «ударников-уголовников», как нас прозвал начальник цеха, получили премию за выполнение срочного оборонного заказа и, распив трехлитровую бутыль самогона, отправились в приподнятом настроении на местный базар — единственное место для развлечений, являвшееся одновременно и торговым центром, и эстрадным театром, и цирком, так как изобиловало высококвалифицированными фокусниками-жуликами.

На рынке было полно цыганок, и одна из них, старая замызганная бабка в разноцветных лохмотьях, привязалась к нашей подвыпившей компании, предлагая погадать. Мы согласились. Объектом ее предсказаний выбрали почему-то меня, видимо, за веселость характера, и, отвалив цыганке щедрую пачку потрепанных советских дензнаков, мои дружки сунули под ее горбатый нос мою мозолистую ладонь с въевшейся под кожу и не смываемой даже бензином производственной грязью. Гадалка, внимательно изучив линии ладони, почмокала губами и печально посмотрела на меня.

— Прошлое твое, касатик, вижу не бедным и не богатым. Ты — единственный и любимый сын у родителей. Мать тяжко болела, а отец очень заботился о ней. Господь призовет ее к себе первой из вас троих. Ты обязательно вернешься в то место, где родился, и поступишь в благородное учебное заведение. Там встретишь друга, с которым жизнь столкнет тебя на опасной работе. Для него она окончится печально… А жизни отведено тебе, сынок, судьбой немало. До семидесяти точно доживешь, а там — что Господь даст. Вот тот долгожитель, чья душа переселилась в тебя, дожил до семидесяти. А был он мореходом и жил в одной заморской стране, где доведется побывать и тебе в зрелом возрасте. Две законных жены обретешь, и родят они троих дочерей, несмотря на то, что по бабам ты бегать будешь как мартовский кот. Жизнь предстоит тебе интересная, но беспокойная и опасная — дважды со смертью в обнимку будешь. Но все обойдется.