Соблазн

Канда заметно занервничала и даже вспотела, когда Стиви стала просматривать косметический чемоданчик. Из верхнего отделения она удалила флакон аспирина, коробочку с сильным болеутоляющим средством и два флакона духов «Опиум». Она продолжала поиск и обнаружила замшевую коробочку для хранения драгоценностей. В ней не оказалось ни жемчуга, ни рубинов. Там лежало любимое искушение Канды – по крайней мере три унции кокаина. Вот странно, подумалось Стиви, неважно, какой бы разоренной ни была наркоманка, она как-то все-таки ухитрялась доставать наркотики. Без лишних комментариев она положила в карман мешочек с белым порошком.

Канда уже вся тряслась и явно прилагала последние усилия, чтобы удержать себя в руках.

– Сука, – пробормотала она сквозь стиснутые зубы.

Стиви не приняла этот эпитет на свой счет; она никогда этого не делала. В прежние времена она посылала своих сотрудников выполнять эту часть работы – «шарить и хватать» называлось у них это, – но потом поняла, что подставляет их, заставляет брать на себя гнев и разочарование, и даже ненависть, которые испытывали некоторые путницы, когда у них отбирали их жизненную опору. Она вытащила книгу в бумажной обложке, торчавшую из сумочки Канды.

– Это я тоже должна у вас забрать, – заявила она.

– О-о? В ваших правилах предполагаются гонения на книги, мисс Найт? А я-то думала, что все еще нахожусь в Америке… – Голос Канды стал резким и злым.

– Мы изгоняем книги и газеты лишь в течение первых двух недель. – Объяснила Стиви. – Я понимаю, что это сурово, но чем меньше вы будете отвлекаться, тем успешней пойдет лечение. Наша сотрудница, обслуживающая эти комнаты, Миранда Филлс, прибудет через несколько минут. Вы пропустили завтрак, однако в двенадцать у нас уже ланч… в большой столовой. – Стиви повернулась и направилась к двери.

– Одну минуточку, мисс Найт, – властно окрикнула ее Канда. – Я не уверена, что мне хочется ходить на ланч в вашу столовую. Найдется ли где-нибудь поблизости приличный ресторан?

– Тут есть хороший французский ресторан… и испанский тоже. Но все за пределами территории, которую вам нельзя покидать в течение первых четырех недель.

– Тогда покажите мне ваш ближайший телефон, – холодно заявила Канда. – Мне необходимо обсудить эту ситуацию с моим менеджером.

– Простите, – ровным тоном ответила Стиви, – но в первую неделю никаких звонков, ни вам, ни от вас.

Лицо Канды окаменело от злости.

– По-моему, в тюрьме я чувствовала бы себя лучше. По крайней мере, там хоть что-то разрешается.

– Если вы так считаете, что ж, у вас пока еще есть выбор. Суд мне сообщил, что вы либо остаетесь у нас, либо отправляетесь в тюрьму. Так что же вы предпочитаете?

Не дожидаясь ответа, Стиви вышла из комнаты.

Когда дверь за ней закрылась, хрупкое тело Канды рухнуло на узкую кровать, словно сломанная кукла. Она поглядела на крошечную кучку ее пожитков, которые Стиви аккуратно сложила на покрывале, и почувствовала раздирающий душу приступ ужаса. У нее осталось так мало всего, а ведь всегда всего было так много. Она зарабатывала миллионы, а теперь в ее сумочке осталась единственная двадцатидолларовая бумажка – так мало, что она даже не смогла оплатить два такси из аэропорта и была вынуждена пойти на скандал и выдумывать причины, чтобы не платить.

В течение стольких лет она отождествляла себя с роскошью и количеством принадлежавших ей предметов, с числом людей, готовых выполнить ее волю. Она могла покупать их, и не только деньгами, но и своим громким именем. Когда она записала свой первый платиновый диск, то была удивлена количеству поклонников – даже людей с белой кожей, – которые были готовы служить Канде Лайонс просто из-за того, что она стала новой королевой рок-н-ролла.

Окруженная роскошью и лестью, Канда почти верила, что она не хуже, а даже лучше других, что маленькая черная девочка, молившая у Бога дозволения умереть и родиться с белой кожей, осталась навсегда позади.

И теперь, оказавшись в этом месте, которое казалось ей хуже тюрьмы, лишенная всего своего антуража и наркотиков, которые были ей необходимы как воздух, Канда поняла, что для нее что-то закончилось, то, что началось давным-давно, когда она была еще более худенькой, чем теперь, – и более черной даже, с горечью подумалось ей.

А может, лучше убраться отсюда сразу? И какая польза от осуществившихся надежд, если ты рано или поздно кончаешь все вот таким образом? Может, и права была мама, когда говорила, что бы. Канди ни предпримет, она все равно останется дочкой своего папаши, никчемной и испорченной?

Испуганная, уставшая, отчаянно нуждающаяся в чем-то, чтобы успокоить нервы, Канда начала плакать, горе маленькой девочки сотрясало ее хрупкое тело с такой силой, что оно, казалось, рассыплется на кусочки. А затем внезапно перестала. Шаги, послышавшиеся снаружи, приближались. Инстинкт, сделавший ее в детстве уличной драчуньей, гордость, сказавшая ей когда-то, что она не сможет быть никем, только звездой, заставили ее проглотить рыданья – и ждать.