Соблазн

— Ты маленький наглый педик, знаешь об этом? — Она сделала последний, большой глоток и опустила руку с бокалом.

Ребенок схватил высокий тонкий бокал обеими руками. Маленький гном овладел вожделенной чашей с живительным эликсиром. Он крепко сжимал ее, чтобы не расплескать последние капли драгоценного напитка.

— Это все мне?

— Да, милый. Это все тебе. — Взгляд, которым она одарила внука, можно было сравнить с тем, который мы бросаем на муравья, прежде чем наступить на него. — Неужели ты думаешь, что мне снова понадобится этот бокал после того, как ты обслюнявишь его своим грязным ртом?

Точная копия отца, ее единственного зятя. Такие же вульгарные притязания на то, что ему не принадлежит.

— А теперь убирайся и оставь бабушку в покое.

«Оставь бабушку в покое».

Бабушка. Она сказала это сама. И-ик!

Ей пришлось проглотить отвратительное слово — никогда не следует смешивать с алкоголем то, что нагоняет тоску.

Барбара, как ее обычно называли, злоупотребляла спиртным с тех пор, как два не связанных друг с другом события покончили с ее прежней жизнью: уход мужа и рождение внука, существование которого как бы предъявляло ей обвинение. Насмехаясь над ней, сам факт его рождения одновременно требовал от нее любви и самоотречения. Единственное удовлетворение, которое она могла забрать с собой в могилу (если можно найти какое-то удовлетворение в погребении), — это сознание того, что он вырастет полноценной копией своего отца. Слабый, жалкий, поверхностный, жадный до денег вульгарный сноб, манекен в костюме с галстуком, красивый и стройный, но абсолютно бесполезный для противоположного пола во всем, кроме воспроизведения потомства по собственному образцу. Наблюдая за ковыляющим прочь ребенком, который глотал свой первый коктейль, она могла представить его двадцатилетним денди, ведущим светскую беседу с бокалом в руке, точно таким же заурядным, как тот, чьи чресла произвели его на свет.

С этих чресел в этот момент стекала прокисшая блевотина, которую неблагодарный отпрыск выплюнул прямо на папашин костюм от Армани.

— Какого черта! — Ричард отвел глаза от собственного носа (что случалось не часто) и уставился на маленького Ричи, собственное подобие, предмет его гордости, одной рукой схватившегося за мокрую складку, и с пустым бокалом от «Мартини» в другой, в то время как вышеуказанная блевотина стекала на новенькие туфли от Прадо.

И-ик! Бабушка подавила смешок. «Дик», — пробормотала она; говоря с ним, она предпочитала называть его так. Ричард — слишком официально, особенно для такого Дика[1].

Барбара постаралась переключить внимание на что-то другое. И как раз вовремя, чтобы встретиться взглядом с официантом, тощим юношей в дешевом смокинге, который заинтересовал ее тем единственным, для чего был предназначен, — он принес поднос со свежеприготовленными «Мартини».

— Для мадам?

— Мерси, — мягко поблагодарила мадам, снимая бокал с низко опущенного подноса. — Только я не бедная. Я вполне состоятельная дама[2].

Было что-то до смешного фальшивое в том, чтобы прибегать к услугам французского ресторатора для организации коктейльной вечеринки в Лонг-Айленде, но бытовало мнение, что подобные мероприятия лучше обычных вечеринок, даже если в «Мартини» было слишком много вермута, а официанты походили на художников, умирающих с голода. У официанта были хорошие манеры, даже если в прошлом у себя в Марселе он торговал рыбой. Отправившись в Нью-Йорк, чтобы стать великим художником, он наверняка не обрел ничего, кроме разочарования и нужды. Он выглядел чуть-чуть старым, чтобы называться молодым человеком и прислуживать в ресторане, но был еще достаточно молод, чтобы называться художником, а не бродягой. Он определенно походил на художника. На кубиста, чье лицо уродовал огромный кривой нос. Зеленоватый цвет его лица свидетельствовал о недостатке свежего воздуха в безоконной полуподвальной студии, которую он снимал. Возможно, когда действительно приходит в отчаяние, он нюхает свои картины и чувствует наркотическое опьянение, заменяющее ему эффект свежего воздуха. От него исходил влекущий запах чего-то резкого, мужественного, пусть даже не совсем чистого.

Но для состоятельной разведенной женщины средних лет, слегка под хмельком, скучающей на рождественской вечеринке в честь дня рождения внука (на свет появился святой младенец), окруженной нуднейшими людьми, с которыми никогда не хотела бы встречаться (такими, как ее бывший муж и шлюха-секретарша, на которой он женился вскоре после развода), этот источающий странный запах французский официант с подносом свежеприготовленных «Мартини» был единственной вызывающей аппетит фигурой, попавшейся ей на глаза.