Соблазн

И наконец, Барбара купила плунжер. Она опустила его в унитаз и ощутила определенную перемену. Ей представилось, что плунжер почти ее друг, так же как и радио. Она теперь хоть что-то делает вместе с друзьями. Вместе поет. Вместе спускает воду в унитаз. Новизна восприятия продлилась несколько дней и ночей. Потом ее охватило неугомонное стремление найти более человеческую компанию. Вид из окна пробудил ее. Ей захотелось охотиться за радугой. Однажды ночью она поймала падающую звезду.

Барбара проехала мимо пожароопасного бара на углу, размышляя, не зайти ли туда, как обычно, и все-таки проехала, предпочитая быть сожженной заживо в безопасности своего «мерседеса». На этот раз она отправляется в центр города, чтобы найти приветливое уютное местечко с тихо звучащим пением и желательно без танцев. Голос в радиоприемнике спровоцировал ее отправиться на поиски живой версии. Живого, дышащего голоса, даже если поющий не обладает абсолютным слухом. Когда-то она любила петь, хотя тоже была его лишена. Возможно, она могла бы петь для себя, а комната, полная поющих бабушек, находится в пиано-баре, где бар — это пианино, а пианино — это бар.

Она припарковалась в крошечном переулке в одном из уголков большого города и пошла по бетону в поисках живого голоса; собственные дремлющие в груди аккорды согревали ее в холодной ночи, звучит беззвучная музыка. В простом выражении потребности есть своя прелесть. Ей хотелось услышать пение на самом глубоком вздохе. Оперный звук, льющийся из самых глубин. Звучание, стремящееся к плачу.

В конце концов она нашла голос. В баре с пианино. Это не был пиано-бар. Пианино стояло нетронутым, но музыка заполняла помещение. Барбара последовала за мелодией, которую исторгали могучие легкие, так что она вырывалась наружу, на Бродвей, где ей аккомпанировали сигналы автомобилей. Знакомый голос, поющий знакомую мелодию. Она подошла и вгляделась в затемненные окна. Ей удалось рассмотреть только подмостки в глубине бара и сверкающую фигуру женщины в луче прожектора.

Прикованная этим лучом, она зашла в бар и направилась по проходу к одинокому столику перед сценой. За соседним столиком расположился какой-то неприятный тип, похожий на червяка, но она едва его заметила. Помещение бара было заполнено мужчинами, но она не видела никого из них, захваченная голосом, лучом прожектора, женщиной на подмостках, загипнотизированная блеском ее длинного платья. Она довольно высока для женщины и похожа на мужчину на каблуках. Удивляют величина и изгибы этой фигуры. Она больше, чем жизнь. Слишком божественна, чтобы быть человеческой. Слишком фальшива, чтобы быть реальной. Слишком похожа на мужчину, чтобы быть женщиной. Это мужчина! И он даже не поет. Он только двигает губами под музыку.

Барбара сидела, потрясенная мошенничеством. Ничего удивительного, что голос показался ей знакомым. Она не могла бы назвать имя примадонны, только знала, что это одна из величайших певиц, выступающих на Бродвее, ее записи остались в вечности, ее женственность осталась непобежденной. Барбара, единственная дама в баре, не могла прийти в себя от оскорбления. Какова наглость мужчин! Они считают, что лучше во всем, даже в том, чтобы быть женщиной. Подошедший официант отвлек ее от отвратительного зрелища. Немного выбитая из равновесия, она заказала «Мартини» и поймала усмехающийся взгляд неприятного типа за соседним столиком.

— Вы выглядите так… — сказал он довольно мерзким голосом, лишенным интонации и пропитанным алкоголем, — так, будто у вас галлюцинация.

— Никакой галлюцинации. Это мужчина. Делающий вид, что он женщина.

— Это называется дрэг. Разве вы никогда раньше не видели дрэг-шоу?

Барбара задумалась.

— Нет, с тех пор, как вышла замуж.

Мерзкий тип довольно лениво хихикал (если это было то, чем казалось). Похоже, ему трудно быть достаточно счастливым, чтобы смеяться.

— В самом деле, это не совсем дрэг-шоу. Сегодня среда — день открытого микрофона. Но только королевы дрэга выступают с пением. Вернее, изображают пение. Для меня это замечательно. Я пианист, и у меня свободный вечер. Иногда какой-нибудь гомик встает и поет Cend in the Clowns. Довольно грустно. Большинство королев любят находиться в луче света. Большинство гомиков остаются на своих местах. Там, где им положено быть. Они сидят на них.

Сидят на них?

— На чем?.. — в недоумении спросила Барбара.

— На своих задницах.

Барбара бросает мимолетный взгляд на печального пианиста и на веселую аудиторию геев, проверяя его оценку происходящего. Помещение бара заполнено мускулистыми мужчинами в коротких куртках, есть только несколько персонажей в женских платьях. На лицах некоторых мужчин видны следы косметики. Клоуны в свой свободный вечер. Женское обличье прикрывало их, помогая скрывать то, кем они являлись. Королевы дня ожидали своей очереди подняться на подмостки, чтобы продолжать оскорбительные шоу, самонадеянно используя голос великой певицы в своем мошенничестве, подтверждая разумные сомнения, что в каждом мужчине скрывается женщина. Поющая женщина.