Парень драпал изо всех сил, только пятки сверкали, и его было уже не догнать, а вот ее он вполне мог бы сцапать. И пока он ее догонял, первой мыслью, которая пришла в голову, как ни странно, было вот что: «Ну и ну, а волосы у нее в точности как у Джесси». Потому что у Джесси волосы были как раз такие – это было видно, несмотря на то что на макушке у девицы сидела черная вязаная шапочка, – длинные, темно-каштановые, прямые, как шарф, пряди. И конечно же, Джесси была такой же худенькой и такого же небольшого росточка. Он очень хорошо помнил Джесси, хотя со времени ее смерти прошло больше десяти лет.
Как бы то ни было, он прибавил скорости, и ему удалось схватить девицу за рукав задрипанной черной курточки.
– Эй! Эй! – повторил он.
– Пусти меня! – крикнула девчонка.
Он сказал «ладно-ладно», но не отпустил. Наоборот, воспользовавшись тем, что она отвлеклась на крик, схватил девицу за обе руки. Это было не очень сложно. Он развернул ее к себе лицом, они схватились, и в ходе борьбы она наверняка его и оцарапала.
– Тсс… – шипел он, волоча девчонку, словно и никакого веса в ней не было, к стене возле своей машины и стараясь пресечь ее истерику, зажимая ей рот рукой. – Тихо, тихо ты, слушай… Ничего я тебе не сделаю… А если будешь кричать, охранник парковки выглянет-таки из своего окошка, услышит, и у тебя будут проблемы… Вызовут полицию. Тебя арестуют, понимаешь? Так что успокойся.
Он медленно-медленно разжал и отвел руки, но не слишком далеко. Как только он ее выпустил, верткая фигурка отделилась от стены и повернулась перед ним, как звезда футбола в ловкой обводке. Но он этого ждал и был готов. Он снова схватил ее, и рука вновь накрыла ей рот, приглушив крик.
– Видал я таких, как ты, в участке, – сказал он. – Это на редкость паршиво, даже если тебя скоро отпустят. Тебя заставят встать под душ, и кто-то будет смотреть. Может, даже мужики, сечешь? – Ему доставляло удовольствие говорить эти глупости и наблюдать, как она хмурит густые черные брови поверх его руки, зажавшей ей рот. – Тебя, может, скоро и отпустят, но, уверяю, это будет хреново…
– Я… ничего не делала… – простонала она, когда он дал ей такую возможность.
– Вы пытались ограбить мою машину. И я сказал бы, что это – кое-что.
– Нет… Я – нет…
Теперь, когда девчонка выглядела посмирнее, он чуть отодвинулся, чтобы рассмотреть ее. Тут же заметил бившую ее дрожь, от которой у нее стучали зубы, и блеск пота, покрывавшего ее лицо. И вспомнил, что ни о ком не стоит судить только по внешнему виду: он хорошо знал, что нет деления на только белое и только черное, а есть бесконечная гамма серого с палитрой тончайших оттенков. Тем не менее, к своему вящему огорчению, он признал, что поведение, какое продемонстрировала эта девица, вполне оправдывало идеологию правых, которые, похоже, неизменно полагали, что любые меры по обеспечению безопасности не будут в Мадриде излишни. И это напомнило ему прогрессистский либерализм Кристины, его последней подруги сердца, двадцати трех прелестных лет.
– Знаешь, что ты такое? – спросил он вежливо.
– Отпустите… меня… пожалуйста… – молила девица, прижавшись к стене.
– Знаешь, что ты такое? – настаивал он.
– Я… Меня зовут… – Она назвала ему имя, даже возраст, то и другое – липа, конечно.
Он спокойно улыбнулся, глядя ей в глаза.
– Я не спрашиваю тебя,
Она его не слушала – с тоской озиралась по сторонам, и в углах похожих на стеклянные шарики черных глаз при движении оставались полумесяцы цвета слоновой кости. Однако, когда он вынул бумажник, взгляд ее остановился на его руке.
Мужчина похрустел у нее перед носом банкнотами. Потом вынул и вторую руку: