Соблазн

– Но это единственное, что я могу предложить тебе в качестве ответа. – Взмахом руки он погасил монитор. – Ты, как всегда, ищешь такого ответа, который сможешь понять. Ученица перед преподавателем… Сколько сил я потратил, чтобы излечить тебя от этой мании! Знаешь, чего я хочу? Хочу видеть сны. Не спать, заметь… Сплю я как младенец, причем без снотворного. Но ночи мои абсолютно черны, как будто кинолента моего подсознания уже закончилась и никакого второго запуска не предвидится. Я делаю исключительно то, что хочу делать. По моим ощущениям, даже сердце мое бьется только потому, что я прилагаю к этому усилия. Я соскучился по бессознательным действиям.

– Станьте наживкой, – сказала я.

– Очень остроумно… – Он опять хрипло хохотнул, кокетливо приглаживая все еще густую белоснежную шевелюру. – Я не пытаюсь вызвать у тебя сочувствие, дорогая, я всего лишь отвечаю на твой вопрос…

– Вам не удалось ни то ни другое…

Он сделал паузу и неожиданно показал рукой на окно:

– Хочу море. Еще одна вещь, которую я хочу. Я по нему скучаю. В Барселоне мне нравились даже пасмурные дни – там море. А здесь, в Мадриде, слишком много пыли. Скверное место, чтобы ждать. А я только и делаю, что жду, впрочем, как и все. Надоело малость, но кто же может вот так запросто покинуть этот зал ожидания?

Я даже не попыталась расшифровать эти слова. Не понимать его я уже привыкла. Женс жил именно для того, чтобы оставаться загадкой. Понимание для него равнялось разрушению.

– В конце концов, – прибавил он, – я не хочу даже твоей любви. Я не твой отец.

– И правильно делаете, – прошептала я.

– Я хочу всего лишь показать тебе собственную вульгарность. Вернее, мою кажущуюся вульгарность. Если бы ты была непривлекательна, то, даже будучи наживкой… Но посмотри на себя: двадцать пять лет – и такая красивая… Ты слегка поправилась, что очень тебе идет. И то, как ты выглядишь, – это… умопомрачительно… Когда мы сюда шли, на тебя ведь оборачивались на улице, моя дорогая…

Говоря, он вцепился в спинку стула, как будто, чтобы оставаться на ногах, ему была нужна опора. Он вдруг показался таким старым, что его комплименты приобретали и вправду некое патерналистское звучание.

– Завтра я стану притчей во языцех этого квартала руин… Мои соседи-старички наверняка будут спрашивать, кто ты такая… Некоторые припомнят, что недавно видели тебя на экране в качестве кинозвезды. «И как это он смог позволить себе такую шикарную девочку?» – будут они ломать голову. И как раз это – вульгарно. Ненавижу вульгарность.

Сгорая от нетерпения, я перебила:

– Скажите же мне, чего именно вы хотите, вульгарно оно или нет, и я отвечу, смогу ли это сделать.

Он казался не столько удивленным, сколько обеспокоенным, но я уже знала, что в определенном возрасте обеспокоенность перестает нас удивлять.

– Отчасти то, чего я хочу, – это объяснить тебе, почему я этого хочу, – ответил он, на секунду перестав притворяться ласковой бабулькой и показав волчьи клыки.

– Эту часть я уже поняла.

– Но не твоим эмоциональным мозгом. Ты это рационализировала, только и всего. Но твои эмоции всегда берут верх, как бы твоему разуму ни хотелось их контролировать… Твой разум очень похож на пучок у тебя на голове: сложный, но неспособный вместить в себя все волосы. Забавно. Припоминаю, что я уже говорил нечто подобное – когда мы только начинали. В свои шестнадцать ты была просто огонь. Ты только что открыла для себя удовольствие быть наживкой, а я твердил тебе: «Диана, прячь эмоции. Если ты хочешь быть наживкой, ты ею не станешь. Это та уникальная работа, которая делается только тогда, когда ее не хочешь делать». И тем не менее я всегда знал, что ты будешь одной из лучших. Поэтому и отобрал тебя, разве не так? Для индивидуального тренинга. И здесь как раз та точка, к которой я и хочу прийти: я четыре года воспитывал тебя. Ты была прелестной девчушкой. Я видел в тебе все, что следовало видеть, и заставлял тебя пройти через все. Некоторые сластолюбцы умудряются помереть после целой жизни разврата, не испробовав и половины того, что делала ты у меня на глазах. Так же, как и Клаудия Кабильдо или та англичанка – Майя Андерсон, ее я тоже тренировал, или Мигель Ларедо, или Альфредо Фроммер… Извини, но я должен быть предельно ясным. Может, я тебя о чем-то и попрошу, но вовсе не желаю походить на вульгарного похотливого старика. Собственная просьба гораздо сильнее унизила бы меня, чем ты, стараясь меня ублажить…

– Я же вам сказала, что уже все поняла.

– Пусть так, – согласился он.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Я изо всех сил старалась подавить отвращение и страх, которые ощущала в его присутствии, показать, что я уже не его «ученица», которая жутко трусила, но все-таки выполняла упражнения, стоя на мачте его яхты. Но вдруг я поняла, что кое в чем он прав: как наживка, я проделала уже довольно разных штук, чтобы еще одна имела для меня какое-то значение. Нужно просто-напросто соглашаться, и все.

Я сняла очки и убрала их.

– Я сделаю то, что вы хотите, однако желаю получить кое-что взамен.