Соблазн для Щелкунчика

По мере того, как стопка белых листов в руках судьи становилась тоньше, Лиза стала приходить в себя. Дьяков, что-то написав в тетрадке, пододвинул к ней. «Кажется, мы выиграли!» – прочитала Дубровская. Она уставилась на судью, пытаясь найти подтверждение в словах Фрик. Что значит «выиграли»? Должно быть, часть обвинений с Петренко и Перевалова будет снята, а наказание уменьшено. Сколько им дадут? Лет пятнадцать, а может, десять? Сама она с трудом разбирала суть оглашаемого решения. Мелькнуло слово «оправдать»… Радоваться еще рановато. Слово, конечно, красивое и звучит как – оправдание! Но его подлинный смысл становится сладким только тогда, когда оправдывают полностью.

– …освободить Петренко и Перевалова из-под стражи в зале суда.

Дальнейшее происходило без участия Дубровской. Она наблюдала происходящее как на экране телевизора.

Фрагмент первый… Конвой снимает наручники. Скамья подсудимых пуста. Женский визг, и хрупкая фигурка уже покоится в объятьях Перевалова, тонкие руки обхватывают его шею. Слезы и счастье…

Фрагмент второй… Раздосадованная Савицкая собирает бумаги в портфель и сквозь зубы шипит что-то своей подруге Каменецкой.

– Рано радуетесь! – обращается она к Елизавете. – Мы напишем жалобу. Вот увидите, мы вас еще в бараний рог свернем! У меня такие связи…

«Она забыла меня назвать „милочкой!“» – про себя удивляется Дубровская, словно это имеет теперь какое-то значение.

Фрагмент третий… Улыбающийся Дьяков в окружении счастливых родственников и журналистов.

– Не скрою, мне пришлось немало потрудиться. Бессонные ночи, кропотливая работа с моим подзащитным… – доносится до ушей Елизаветы.

Фрагмент четвертый… Пыльная дорога и одинокая фигура Петренко.

– Простите меня за все. Спасибо вам! – благодарит Сергей…

«Странно! А где же Марина? Где Полич? Где все? Что происходит?» – Елизавета не решается задать вопросы вслух. Она жмет руку Сергею и прощается с ним. Навсегда?

Несколько дней прошли как в тумане. В день приговора Марина, как и было решено, осталась дома. Слоняясь в одиночестве по квартире, она несколько раз подходила к окну, затем опять ложилась на диван. Настенные часы тикали над головой, и этот звук ежесекундно напоминал ей, что время неумолимо движется вперед, что развязка многомесячного действа под названием «судебный процесс» уже вершится в областном суде. У нее была договоренность с Поличем, что тот обязательно позвонит ей в двенадцать часов дня и скажет, чем все закончилось. Эту услугу он ей навязал сам. Марина вот уже неделю никого ни о чем не просила. Она просто сидела дома и медленно угасала. Громоподобные нотации матери, мягкие внушения со стороны Полича не были способны выдернуть ее из узкого мирка, наполненного тишиной и ожиданием, ожиданием конца. Изредка ее приводил в себя отвратительный вкус во рту, поднимающийся, казалось, откуда-то изнутри. Она тогда вспоминала, что несколько дней ничего не ела, что ребенок, бессовестно оккупировавший ее чрево, нуждается в питании. Он должен расти, увеличиваться в размерах и все больше и больше походить на своего родителя. Ей становилось жутко и хотелось, расцарапав живот, вырвать его из себя, освободиться, очиститься душой. Но отчаянный порыв проходил, и она опять погружалась в полурастительное состояние. Выйти из дому, записаться на прием к врачу, сдать необходимые анализы – все это требовало усилий. Ей же хотелось только одного – не двигаться, не разговаривать – не жить.

Не жить! А ведь это может стать выходом. Сколько проблем решится сразу. Ей не придется жить с постоянным чувством вины, общаться с людьми, что-то им объяснять, доказывать, отвечать на ненужные вопросы. Не будет необходимости ждать Сергея, вымаливать у него прощение. Она больше никогда не увидит Полича, и этот комок слизи, их ребенок, умрет вместе с ней, так и не появившись на свет…

Марина посмотрела на часы. Маленькая стрелка застыла на единице, что красноречиво свидетельствовало о том, что назначенное Поличем время давно прошло. Приговор вынесен, а известий никаких. Глухо заныло сердце. Ну конечно же! Деликатный Полич в последний момент передумал. Передавать дурные вести по телефону – не самая лучшая миссия. «Крепись, дорогая. Двадцать три года!» – нет, этих слов Виктор Павлович не произнесет ни при каких обстоятельствах. Он скажет ей это позднее, старательно отводя глаза, но крепко сжимая руку. А что останется ей? Давить в себе звериный вой, судорожно впиваясь ногтями в побелевшие ладони, или же, напротив, накинуться и расцарапать в кровь его лицо. Зачем? Так ведь если бы не он, тогда бы… Марина передернула плечами. При чем здесь Полич? Короткая вспышка ярости, сполохом пробежавшая по ее лицу, растворилась в уже привычном безразличии. Черт с ним, с Поличем! Сергея все равно не вернешь. «Нет выхода. У тебя просто нет выхода», – стучало в висках. «Нет есть! – ласково ответил внутренний голос. – Все может быстро закончиться. Самое сложное – решиться. Больно не будет! Ну если только мгновение. Зато потом – покой и вечная тишина!»