Соблазн для Щелкунчика

Лиза волновалась и тайно желала, чтобы период неопределенности продолжался и дальше. Эти люди, хотя и понимают тщетность усилий защиты, но все же верят в чудо. Но этого чуда не произойдет. Как она будет смотреть им в глаза, когда зачитают приговор? Страшно! Дубровская хотела выглядеть уверенной, но улыбка предательски сползала с лица. Увидев, что двери зала открыли, она облегченно вздохнула и направилась к своему рабочему месту.

Подсудимые уже смирно сидели в клетке.

Елизавета подошла к Петренко.

– Как настроение? Будем бороться?

Тот буркнул:

– Не смешите! Скажите лучше, Марина здесь?

– Конечно. Только она – свидетель и поэтому присутствовать в зале до своего допроса не сможет. Зато здесь Полич.

Сергей оглядел зал и, встретившись взглядом со своим бывшим патроном, поднял для приветствия руку.

– Королевна моя! Ваша красота ранит мне сердце, – придвинулся к Елизавете Дьяков.

– Я тоже от вас без ума, – зло пробормотала Дубровская.

– Встать! Суд идет! – раздался голос секретаря.

Судья в сопровождении двух народных заседателей – маленькой сгорбленной старушки и почтенного дедка – прошла на место. Это была небезызвестная судья Фрик, женщина стальной выдержки, твердых моральных устоев, начисто лишенная всяких сантиментов. Одним словом, на принадлежность к женскому полу указывали только имя и отчество. Фамилия и внешний вид Фрик были совершенно неопределенными. Исполинского роста, крепкая, как дуб, с заметной линией усов над верхней губой, судья вселяла оторопь во всех участников процесса, откровенно побаивавшихся ее едких комментариев и колючего взгляда глаз-буравчиков.

– Решим некоторые организационные вопросы, – возвестил ее громоподобный бас. – Особенно это касается адвокатов. Процесс рассчитан не на один месяц. Поэтому я не потерплю срывов. Другие дела и другие клиенты, а также здоровье – это ваши проблемы. Суд они касаться не должны. Прогул будет расцениваться как вызов, опоздание – как провокация. И поверьте мне, я умею укрощать даже самых строптивых.

«Боже мой! У нее, наверно, даже месячных не бывает!» – в ужасе подумала Елизавета. Как хорошо, что она не загружена делами. А вот Дьякову придется несладко. С его прорвой дел он неминуемо нарвется на судейскую немилость. Словно читая мысли Елизаветы, Дьяков обеспокоенно заелозил на месте.

Выполнив некоторые необходимые процедуры, суд перешел к чтению обвинительного заключения. Прокурор Илюшин, молодой и, видимо, не намного опытнее Елизаветы, хорошо поставленным голосом начал перечисление инкриминируемых подсудимым деяний.

Елизавета огляделась. Зал был полон. Масса лиц заинтересованных, злобных, сочувствующих, просто любопытных и ни одного равнодушного. Дубровская кожей чувствовала, что сторонников потерпевших в зале неизмеримо больше. Они напряжены, внимательно ловят каждое слово, они жаждут мести. Самодовольная Савицкая слегка улыбается. В этом процессе ее задача не будет сложной. Фактически она дублирует прокурора. Чем больше суд даст Петренко и Перевалову – тем больше ее успех.

– Решается вопрос о порядке исследования доказательств. Какие будут предложения?

Прокурор прокашлялся:

– Начнем с допроса свидетелей, потерпевших, затем исследуем письменные доказательства… Короче, предлагаю традиционный порядок.

– Защита не возражает? Может, подсудимые желают дать показания в самом начале судебного следствия?

Елизавета решилась:

– Нет, ваша честь. Лучше это сделать после того, как обвинение закончит представлять свои доказательства.

Судья хищно улыбнулась. Кажется, она уловила неуверенность молодого адвоката. Лизу же понять было можно. Она рассчитывала, что Петренко с Переваловым, выслушав целый ушат информации от свидетелей обвинения, не будут столь легкомысленны, а придумают нечто более разумное, чем поход по грибы в день убийства.

– Перерыв до понедельника! – рявкнула Фрик и в сопровождении своих пенсионеров покинула зал.

На следующее утро, едва очнувшись, Елизавета почувствовала приятный запах. Усевшись на постели, она повела носом… и подпрыгнула от радости. Конечно, это могли быть только знаменитые нянины пироги. Софья Илларионовна была настоящей мастерицей по выпечке. Пироги с рыбой, кулебяки, беляши, слоеные пирожки с яблоками, ватрушки с творогом, да мало ли что еще, получались у нее одинаково хорошо. Неудивительно, что Елизавета, оголодавшая за период своего самостоятельного существования, вихрем помчалась по коридору, забыв надеть даже тапочки.

– Ой, няня! С чем пироги? – выпалила она с ходу.

– Я тоже рада тебя видеть, – укоризненно сообщила ей Софья Илларионовна.

– Прости. Как дела? Вы надолго?

– Хотелось бы навсегда. Господи, доченька! Ты не представляешь, во что превратились мои руки! – жаловалась мать, одновременно подпиливая ноготки, которые от сельскохозяйственных забот превратились черт знает во что.