Соблазн эмиграции, или Женщинам, отлетающим в Париж

Интервью я привожу так, как оно оказалось записано на пленке. Мне кажется, в нем сохранена интонация, слог автора. Я прослушивала его не один раз на разных этапах проведения исследования, оно было точкой отсчета и началом трассирующей дуги, проходящей через всю эту тему – женщины на перепутье судьбы, эмиграция во Францию как дальний предел женских чаяний.

Интервью с известным историком моды Александром Васильевым о специфике работы в русской эмиграции. Париж, 17 ноября 1998 года

А.В.: В России есть один исследователь, не важно, кто. Он приезжает в Париж для того, чтобы написать историю артистической жизни в эмиграции. Для этого он взял, видимо, в библиотеках все газеты, которые были написаны на русском языке. Он по-французски не читает. Это уже минус. Как только у человека есть только один или два языка, все остальные отпадают.

И он прочитал их все от корки до корки и выписал или отксерокопировал все статьи, связанные с работой русских певцов, балерин, артистов и т. д. И он сделал очень важную работу и составил алфавитные списки персоналий. Но только он никогда не видел их вблизи, этих артистов.

О.М.: Почему, они ведь живы?

А.В.: Да, но они не лежат на полках. Их нужно разыскивать, идти на личный контакт. А это всегда очень трудно. Не все люди готовы идти на личный контакт. Потому что они думают, что они будут: «а» – плохо выглядеть, не уверены в своем внешнем виде. Например, вы выглядите хорошо, я хочу сделать вам комплимент, вы можете быть уверены в своем внешнем виде. А есть люди, которые боятся показаться на публике. По телефону или письмо написать они могут.

О.М.: Да, такая проблема есть…

А.В.: Очень важная! Далее, «б», они не всегда коммуникабельны и не всегда обязательны. Они могут не прийти, не позвонить. Это проблема организационная. Потом многие очень боятся русскую эмиграцию как факт. Потому что они говорят по-другому. У них другие обычаи, у них другие приемы, и это тоже ограничивает доступ. Короче, он написал этот список, видимо, очень полный, но полный с субъективной точки зрения. Он опирался на заметки тех журналистов в русской эмиграции, которые в двадцатые – тридцатые или пятидесятые годы упомянули о таком-то актере или такой-то балерине. Они упомянули о них, потому что «а» – они были с ними знакомы, то есть имели дружеские отношения, или потому что они произвели впечатление, или потому что их концерт или спектакль был настолько недорог, что у них хватило денег купить билет. Может быть, более знаменитые… Эти самые журналисты не всегда попадали на лучшие концерты. Потому что тогда не было формы пресс-карточек, как теперь, и не пускали везде. И если другие русские актеры играли, например, во французском спектакле, не русскоязычном, или во французском балете, где был, скажем, дорогой билет, они о них могли вообще не упомянуть. Понимаете?

В результате в список попало огромное количество хористов и кордебалетных актеров на третьих ролях, которых даже старожилы могли запомнить не как приму-балерину, а как балерину самой дальней пыльной кулисы, которая выходила как любитель на сцену два-три раза, но попала в газету. И таким образом она попадает в хронику!

Короче говоря, мне поручено как самому главному «следопыту», поскольку у меня есть сеть моих «шпионов» в области старой эмиграции, провести уточнения. Я звоню старожилам и по телефону читаю весь список, и они мне говорят, кого они помнят, а кого они никогда не помнят. Сегодня я прояснил многое, но мне нужно обзвонить еще трех-четырех людей, а потом, уточнив список, напечатать и послать.

Это работа добровольная, я ничего из этого не буду иметь, я даже думаю: может, он напишет мне «спасибо», а может и не напишет. Мне это интересно самому, потому что я знаю, что это для будущего важно. Потому что если я сегодня не спрошу, они все уйдут в другой мир, и никто это не сможет спросить. А если я даже дам им адреса этих людей, они будут бояться к ним обратиться. «А как я им напишу? А что они мне скажут? А если они мне не ответят?» Знаете, русские очень не уверены в себе.