Линкольн даже смотреть на меня не мог. Как и я на него.
Все, что случилось после сражения, было как в тумане. Спустившись с горы, Азим вызвал подкрепление. Четверо из его Грегори были тяжело ранены, но, как ни странно, все были еще живы. Прибыла специальная бригада, которая занялась последствиями битвы, чтобы утром туристы ничего не заметили.
Мои глаза снова защипало от слез. Я сморгнула их и посмотрела на свои окровавленные пальцы с грязными ногтями. Они еще болели там, где их сдавил Спенс. Я надавила сильнее и сосредоточилась на физической боли.
Спенс задумчиво смотрел в лобовое стекло. Смерть, как правило, делала человека тихим.
Мы увидели, как кто-то спускается по лестнице, и все немного приподнялись посмотреть. Линкольн подошел к Гриффину. Я заметила, что Магда не присоединилась к нему. Она погрузилась в раздумья. Возможно, это было горе… она знала Найлу и Редьярда так же давно, как Гриффина.
Увидев лицо Гриффина, мы все обмякли. Он выглядел… как человек, который знает, что надежды нет. Он посмотрел на нас, сидящих в дурацком грузовике. Бесполезных.
Спенс и Сальваторе вышли, им нужно было что-то сделать. Я осталась на месте. Я не могла… это было эгоистично. Ужасно эгоистично, но я не могла стоять рядом с Линкольном и слушать, что скажет Гриффин. Черт, я все это и так поняла еще в пещере.
— Ее душа разбита. Она жива, — он покачал головой и тихонько всхлипнул.
— Заперта в себе самой… я не могу до нее дотянуться. И никто никогда не сможет.
Я посмотрела в окно в противоположном направлении. Я не могла туда смотреть и жалела, что слышу.
Не плачь. Не плачь. Дыши. Сконцентрируйся. Дыши. Раз, два, три. Помни, как это происходит, помни, что ты можешь это сделать. Когда все разваливается на части, когда все задушено и отнято у тебя, и ничего не осталось, ни малейшего проблеска… Я провела руками по лицу, откинула назад волосы и проглотила ком в горле.
Помни правила. Не отступай. Не беги. Не уходи. А теперь запомни новое правило… не грезь глупыми снами.
В какой-то момент Спенс и Сальваторе вернулись в грузовик. Линкольн поднялся наверх, чтобы помочь Гриффину. Я думаю, в конце концов, он решил быть наверху в аду Найлы, чем внизу со мной.
Магда держалась от нас подальше, что не могло не радовать. Молчание тянулось и тянулось.
Кто-то передал мне бутылку воды. Я обнимала ее, пока усталость не взяла верх над онемением, и я не заснула.
***
Кисть скользнула по холсту. Цвет, струящийся и изменяющийся без всяких усилий с моей стороны.
Я заставила себя остановиться. Из картины передо мной потекли серые слезы.
Я бросила кисть и посмотрела в окно, где был он. Он был таким же — высоким, красивым, с чересчур массивной челюстью. И равнодушным. Меня больше интересовал внешний мир, чем мой сон, так что, думаю, это означало, что территория принадлежала мне.
— Ты мой ангел-родитель? — спросила я.
Он кивнул.
— Кто ты? — настаивала я.
Он велел мне называть его Лохмет — воин, но я знала, что это не настоящее его имя.
— Это не важно.
— Ты один из Единственных?
— Да.
Его ответ сбил меня с толку. Я не ожидала ничего столь прямого.
— Ты можешь сказать мне, кто ты?
— Сначала, ты должна узнать, кто ты… и ты должна увидеть то, что перед тобой.
Он наблюдал за чем-то через окно, и было сюрреалистично видеть, что то, на что он смотрел, не было истинным видом из моей городской квартиры. Хотя шел дождь, как обычно в моих снах, он смотрел на открытое поле с высоким лесом вдалеке. Возможно, это был не только мой сон.
— Это из-за Джуда? Ты его знал?
— Какое-то время он был моим лучшим другом.
— Почему он был изгнан?
— Для баланса. Иногда то, что от нас требуется, находится за пределами нашего понимания, и даже когда мы выполнили свою судьбу… бывает трудно признать, если мы сделали это с чистой совестью.
— Не понимаю.
Он вздохнул, впервые проявив эмоции. Это была печаль и своего рода принятие.
— Человечество требует простоты. В каждой истории злодей апеллирует к самому основному человеческому чувству — недоверию. Вас всегда нужно было направлять. Чтобы достичь этого, мы должны были обеспечить поражение одних, и триумф других — вопреки всему.
— Почему? — спросила я, все еще пытаясь понять, к чему он клонит.
— Потому что единственная человеческая эмоция, кроме недоверия — потребность в победе.
— Ты посылал мне другие сны, не так ли? Они были о Джуде, не так ли? — спросила я, вспоминая о снах, которые не могла вспомнить.
— В некотором смысле.
— Он застрял здесь? — настаивала я, чувствуя, как внутри у меня все переворачивается.
— Он ждет. Берегись, Вайолет, последней неприятности.
У меня даже не было саркастического ответа. В основном потому, что я знала, что он говорит правду. Я снова взглянул на холст… теперь он был полностью серым, а потом посмотрела в окно.
Он исчез. Несмотря на мои вопросы без ответа, я почувствовала облегчение.
Отойдя в угол мастерской и наслаждаясь одиночеством. я рухнула на пол и позволила себе расплакаться. И плакать. И плакать.