Соблазнение монаха (СИ)

Но тут противник - второй монах - кинулся на монаха с мечом. "Интересно, из какого металла меч?" - подумал монах, хотя и так видел, что из плохого. Он увернулся и, мгновенно переместившись на ступеньку выше действие происходило на лесенке, до которой монах добежал, дико сжимая меч, но тут же повалился - и это дало возможность монаху убежать. Прямо из-под него, нет, из него - вывалились две деревяшки с привязанными к ним шнурочками - это Аман нацепил на ноги небольшие ходули, чтобы сравняться с монахом. Амана послал монарх, чтобы тот заманил Сарину обратно в дом - на Амане была надета маска (на лице: изображающая монаха) и подпорки, чтобы выглядеть выше. В тот момент, когда Аман - да еще с разбегу - ступил на лесенку, подпорки вывалились (шнурки разорвались), и бедный слуга повалился лицом - настоящим лицом - вниз и больно ударился своим коротеньким носом. Он потер нос, сел на ступеньки спиной к Томасу - Томас уже поджидал противника на балконе (лесенка вела на балкон) в надежде, что тот бросится за ним. Так и случилось. Аман, кряхтя, поднялся, и, уже собирая одной рукой складки (ряса оказалась ему длинна), спотыкаясь, продолжил дуэль. Для этого он вышел на балкон и замахнулся мечом. Фигура Томаса четко выделялась на фоне светлого неба - человек всегда темнее неба, но это не значит, что была не темнота, а светлота - просто глаза Амана уже присмотрелись, пока он осторожно выползал, высовывая, как папа-Падишах, голову из отверстия в стене, именуемого дверью, и которым органически заканчивалась несчастная лестница. Свежий ветер обхватил его лицо, и принялся рвать и метать, нанося удары мягким кулаком, подобно тому, как боксеры надевают перчатки и дубасят противника - но, как впервые надевший перчатки думает, что они - для устранения противника, а не для смягчения ударов его собственных рук - правильнее их было бы назвать "варежки", но это к слову - так ветер недоумевал, зачем вылезать ночью с мечом в руке на балкон - ничего же не видно! Это был первый случай в его практике, когда кто-то напал на монаха, и, естественно, ветер защищал. Но монах не нуждался в защите. Он стоял, как изваяние, и смотрел на небо. На фоне синеющего неба четко виднелся его темный силуэт. Неожиданная мысль пришла в голову Амана. Что, если этот человек нуждается в защите? И Аман, повернув свой меч рукояткой к монаху, подал длинный кусок железа человеку. Томас взглянул на него, и Аман на всю жизнь запомнил этот взгляд. Монах одновременно и жалел, что появился на этот свет и что ввел в заблуждение Амана, принудив его поднять против себя меч ("Это значит, я не очень силен, - подумал монах, - если бы я был силен, ему не пришло бы в голову со мной драться. И прийти сюда... Сарина! ") Он вспомнил о Сарине и, сломя голову, стремглав кинулся вниз по ступенькам, чуть запнувшись о деревяшки, которые бросил Аман. Аман подобрал подпорки и отправился восвояси, сказав Падишаху, что затея не удалась - не удалось выманить Сарину. И думал о том, что хорошо бы выбраться отсюда без потерь. Поэтому он слегка притянул меч к себе (Аман все еще держал его) и, отерев лезвие одной рукой, Томас, подобно тому, как мы вытираем пыль, легко касаясь - второй рукой, точнее, указательным пальцем, провел по лезвию поперек меча, так что меч развалился на две половинки, и одна из них - та, которую не держал Аман упала на каменный пол со звоном, и осталась там лежать, пока монастырь не развалился, и я, бродя по развалинам, не нашла ее - меч весь заржавел, и только срез - там, где монах провел пальцем, - блистал чистотой. Не меч, а половинка меча - та, что с острием. Когда Аман показал меч Падишаху рукоятку с оставшимся обрубленным куском железа, Падишах закричал: "Ты сам это отрубил! Трус! Трус! Трус!" (Все боялись идти к монаху - как говорится, монарх не вечен, а свое здоровье дороже - вдруг монах нагонит какую-нибудь порчу, тогда и монарху будешь не нужен - зачем ему калеки!), и пришлось послать Амана, нарядив его в рясу и приделав на лицо маску, искусно сделанную одним из мастеров, всегда готовых услужить для такого дела - маска точно изображала монаха, а голос, полный страсти, и подделывать не пришлось.