Соблазненная роза

Розамунда наполнила миску для матери и стала ее будить, тряся за обмякшее плечо и громко крича ей в самое ухо, однако вывести Джоан из пьяного забытья девушке так и не удалось. В конце концов, та соскользнула с табуретки и, точно куль, привалилась к очагу, а потом и вовсе разлеглась на трухлявой циновке. Розамунда прикрыла одеялом свою храпящую родительницу, а потом положила ей под бочок уснувшего Томаса, тоже заботливо его укутав. Этот ритуал повторялся почти каждый вечер. Розамунда настолько уже смирилась с ним, что у нее уже не замирало все внутри от отчаяния и не мучила напрасная надежда на то, что в один прекрасный вечер Джоан не напьется.

— Сегодня от нее никакого толку не дождешься, — задумчиво пробормотал Ходж и, причмокивая лоснящимися от жира губами, уставился на Розамунду: — Есть тут кое-кто и послаще, свеженькая такая малышка, она-то меня и угостит.

Он ухватил девушку за юбку, но она сбросила его руку со словами:

— Раньше тебе не мешало то, что она спит. Розамунда содрогнулась, вспомнив омерзительные сцены, свидетельницей которых поневоле становилась.

— Мужчина не может довольствоваться одним только трясущимся разваренным студнем. Иногда ему охота попробовать что-нибудь повкуснее да позабористее.

Предвкушая приятное занятие, Ходж облизнулся красным, блестевшим от слюны языком, что заставило Розамунду сжаться в комочек. Неожиданно он вскочил со скамьи и схватил девушку за руки.

— Сейчас же отпусти! — крикнула она, пытаясь вырваться.

Услышав сестрицын вопль, Мэри кинулась на выручку. Она принялась неистово колошматить Ходжа по жирным ляжкам, едва не рыча от ярости.

— А ты кыш отсюда, черт тебя задери! — завопил Ходж, и от его зычного рева проснулась девочка и начала плакать.

— Присмотри за Анни! — приказала Розамунда, стараясь перекричать гам: она хотела таким образом заставить Мэри отойти от разъярившегося Ходжа. А тот поволок Розамунду по комнате, обдавая резким застарелым запахом пота, пропитавшим его одежду. В конце кондов, теряя терпение, он прижал ее, стучащую от ужаса зубами, к оштукатуренной стене и грузно всей тушей навалился… она не могла пошевелиться.

— Уж будет тебе кочевряжиться, сучка, — прорычал он. — Я куда раньше тебя приметил, чем твой дружок кузнец. Как-никак, я тебе отчим, смекаешь?

— Попробуй только тронь меня, процедила сквозь стиснутые зубы Розамунда, пытаясь высвободиться.

— А почему бы нет?! Думаешь, кузнецкий сынок даст мне затрещину?

— Думаю, что он даст тебе куда пониже… а потом оторвет и обмотает вокруг твоей же шеи, — сказала Розамунда, незаметным под юбкой движением выставляя вперед колено.

В ответ на ее угрозу Ходж громко загоготал;

— Ну напугала, ой-ой-ой! Прямо-таки весь трясусь от страха! А где ж твой знатный папашка? Джоан болтала, что он перережет мне глотку, если я тебя пощупаю. Чтой-то я никогда здесь его не видывал. Небось, теперь уж совсем трухлявый пень?

Больше ему ничего спросить не удалось, потому что его скрючило от боли. Он завопил и вытаращил глаза. Это Розамунда с силой ударила его коленом между ног. Руки, вцепившиеся в нее, разжались, и огромный детина рухнул на циновки, суча ногами, физиономия его побагровела от боли… Выкрикивая гнусные ругательства, он начал рыгать и вынужден был побыстрее выскочить наружу, где его вывернуло наизнанку.

— Успокойся, лапонька. Сегодня он нам точно уже не страшен, — утешила она Мэри, все еще всхлипывавшую от ужаса. Она спрятала горячее зареванное личико у себя на груди. Розамунда ликовала, хотя и понимала, что ее строптивость не пройдет для них всех даром. Но это будет потом… Жизнь в Виттоне приучила ее жить только настоящим.

— Спи, милая, и ничего не бойся.