Соблазненные луной

Мне снился сон. Я стояла на вершине пологого холма и смотрела на простиравшуюся внизу равнину. Рядом со мной стояла женщина, но я не видела ее лица. На ней был серый плащ... А может, черный или даже зеленый. Чем пристальней я в нее вглядывалась, тем гуще становилась окружавшая: ее тень, и наконец я поняла, что видеть ее мне не положено. Тень от капюшона скрывала ее лицо. Я не могла определить ее возраст, хотя думала почему-то, что она немолода. Казалось, что она многое повидала, и далеко не все – радостное и светлое. Одно я знала наверняка: она была мне не знакома.

В руке у нее был посох, отполированный множеством ладоней, почерневший от времени. Она взмахнула свободной рукой, указывая на равнину. Там по траве шагал Дойл, а вокруг него вились гончие. Огромные черные псы с огненными глазами. Гончие Габриэля. Псы преисподней. Они клубились вокруг Дойла как дым, как тени. Они льнули к нему, подсовывали головы под руку, чтобы он гладил их, трепал за уши, похлопывал по спинам, а спины в ширину были больше моего роста. Дойл весело улыбался, спокойный и счастливый, но тут они исчезли, и появился Гален. И там, где он шел, вырастали деревья, целые рощи и леса, и в рощах играли дети, бежали к Галену, тянули его за руку. Он гладил их макушки, щекотал под подбородками, играл с ними в салочки на цветущих полянах. Один малыш дотронулся до дерева, и его ладошка засияла золотистым светом. Из рощи вышел Никка, на его пути распускались цветы. Он присоединился к Галену и детям, и они стали играть вместе. В совсем другой части равнины, далеко от этой счастливой картинки, появился Рис. За ним шло огромное войско, и я откуда-то знала, что воины в его войске – мертвы. Он поднял ко мне голову – оба его глаза были целы и ни следа шрамов. Я знала, тоже непонятно откуда, что это – не гламор, что он исцелился. Он нес боевой молот, светившийся собственным светом. На земле лежали раненые – Рис прикасался к ним рукоятью молота, и они поднимались здоровыми.

Женщина повернула меня в другую сторону, и я увидела Китто. Он сиял, как сидхе в полной силе, но рядом с ним и за его спиной стояли гоблины. Он поднял руку – и ярчайший белый луч, слепящий как молния, вырвался из его пальцев и пронесся сквозь войско их противников. Гоблины выкрикивали его имя, как боевой клич или молитву. Они были очень далеко от меня, и все же я увидела, как скользят к вражескому войску змеи. Ядовитые змеи нападали на врага, и я знала, что они повинуются Китто. Войско противника дрогнуло и рассыпалось, бежало в панике, и гоблины бросились в погоню, убивая отставших.

Движение женщины привлекло мое внимание. Она воткнула посох в самую верхушку холма, и на моих глазах он вырос в огромное раскидистое дерево, такое старое и дряхлое, что ствол его расселся, а ветви засохли. Женщина запустила руку в дупло-расщелину и извлекла оттуда чашу, сияющий серебряный кубок, украшенный драгоценными камнями. Кубок мягко засветился, как сияет кожа сидхе, когда в нас разгорается магия. Свет становился все ярче, и вот кубок вспыхнул звездой – мерцающей, горящей звездой прямо в ее руках. Свет словно изливался из чаши, как льется через край жидкость.

Она протянула мне чашу:

– Отпей.

Ее голос эхом отдался по всей равнине. Мне в голову не пришло ослушаться. Я взялась за чашу поверх ее рук – они были мягкие и старчески хрупкие. Она была стара, гораздо старше, чем мне казалось. Мы вместе поднесли чашу к моим губам; свет в чаше был таким ярким, что затмил мне зрение на миг, и я не видела ничего, кроме золотого сияния – теплого, прекрасного, родного сияния.

Я отпила из чаши, и это было все равно что пить чистую силу, пить свет.

Она отвела чашу, и руки ее под моими пальцами вдруг переменились. Они стали молодыми, сильными, с тонкими изящными пальцами. Невесть откуда взявшийся ветер зашуршал листьями. Я взглянула вверх: засохшее дерево все покрылось летней листвой. Расселина в стволе исчезла, осталось только маленькое дупло, в которое едва ли прошла бы моя рука. Где-то высоко в кроне запела птица. Белка сердито зацокала на нас из нижних ветвей.

Женщина сжата мне руки, и я увидела ее лицо. Какой-то миг это было мое лицо. Но она улыбнулась, и я поняла, что лицо под капюшоном – не мое, хотя и мое тоже.

Я проснулась в чужой постели, в темноте. Сердце бешено колотилось, я задыхалась. Ощущение было чудесное, будто я заново родилась, и в то же время мне было до смерти страшно.

В лунном свете мерцали белые волосы Риса.

– Что с тобой, Мерри?

"Все хорошо", – хотела сказать я, но почувствовала, что у моего бока что-то лежит, что-то металлическое, гладкое. Я сдернула простыню. Передо мной, мягко светясь в полутьме, стояла чаша из моего сна.

Глава 9