Соблазненные луной

Онилвин обошел Аблойка, как обходят кучу мусора на улице. Он молча протянул ко мне руку, и я не сделала попытки уклониться. Ничего не поделаешь, его прислала королева. Кроме того, потрогать кольцо еще не значит залезть ко мне в постель. Я надеялась переубедить королеву насчет Аблойка и Онилвина. Хотя бы одного из троих ею присланных мне придется принять, и как ни странно, лучшим из них оказался Аматеон. От чего я задумалась о критериях, по которым она подбирала мне стражей. Если я найду слова, чтобы вопрос звучал не слишком оскорбительно, я ее спрошу. Я подала руку Онилвину, и когда его пальцы задели кольцо, меня пронзила вспышка энергии – наслаждением острым до настоящей боли. Онилвин буквально отпрыгнул.

– Больно. На самом деле больно, – выговорил он.

Я потерла рукой живот, хотя потереть хотелось ниже, не живот у меня болел словно открытая рана.

– Никогда так больно не было. Ни при первом прикосновении, ни вообще.

Глаза у Онилвина выпучились как у испуганной лошади, сплошные белки.

– Почему оно так?..

– Видимо, оно на каждого реагирует по-своему. – Баринтус повернулся к Дойлу. – Это тоже новое свойство?

Дойл кивнул.

Онилвин попятился от меня, сжимая руку другой рукой. Я подумала, только ли пальцы у него болят, или он тоже подавляет желание зажать другое место?

– Кэрроу, – позвал Баринтус и махнул ему вперед.

Кэрроу не медлил и подошел ко мне все с той же улыбкой, знакомой чуть не с рождения. Как и Гален, он не держал камень за пазухой, вот только в отличие от Галена на лице у него отражалась только добродушная ирония. Улыбка у него была заменой надменности Холода или непроницаемости Дойла.

– Можно? – спросил он.

– Конечно. – Я протянула ему руку, и он ее взял.

Рука Кэрроу скользнула по кольцу – и ничего не произошло. Только ощущение его теплой руки – и все. Кольцо между нашими пальцами осталось холодным и мертвым.

Всего на миг разочарование проглянуло сквозь улыбку, разочарование такое острое, что глаза Кэрроу потемнели почти до черноты, словно в них сгустилась ночь. Но он собрался, прикрыл глаза длинными ресницами и, поклонившись, поцелован мне руку. Он шагнул назад как ни в чем не бывало, но я могла представить, чего стоила ему эта видимая легкость.

Все головы повернулись к Аматеону – оставался только он. Смотреть на него было больно, настолько внутренний раздрай исказил красивые черты. Ясно было одно: он не хотел трогать кольцо. Не хотел знать. У него были желания, как у всякого мужчины, и единственный путь из ловушки, в которую загнала своих стражей королева, лежал перед ним. Но Онилвин отлично все выразил: для Аматеона утолить свой голод со мной, воплощавшей, по его представлениям, всю глубину падения сидхе, было едва ли не хуже, чем насильственное воздержание.

– Что ж, по своей воле мы бы такого не сделали, Аматеон. Но будем играть по правилам. – Я пошла к нему, и лицо у него заострилось от ужаса. Как будто ему хотелось сбежать, а бежать было некуда. Королева везде бы его нашла. Королева Воздуха и Тьмы, она нашла бы его везде, где хоть на минуту сгущается ночь. В конце концов она находит всех.

Я остановилась на расстоянии вытянутой руки, боясь сделать еще шаг. Меня саму пугал страх на лице Аматеона, в его сгорбленных плечах. Словно само мое присутствие оказалось для него пыткой.

– Я не стала бы тебя заставлять, но не мы решаем.

– Решаем не мы, – выдавил он сквозь стиснутые зубы.

Я покачала головой:

– Да, не ты и не я.

Он собирался у меня на глазах. Страх и внутренний разлад он запрятал куда-то вглубь – и вот его лицо снова стало спокойным и надменно красивым. Последнее, с чем он справился, – это со сжатыми в кулаки руками. Он распрямил пальцы один за другим, по одному суставу, как будто для этого требовалось жуткое усилие. Может, и требовалось. Я думаю иногда, что справиться с собой – самое трудное дело во вселенной.

Он перевел дыхание, и голос у него почти не дрожал:

– Я готов.

Я протянула ему руку словно для поцелуя. Он помедлил всего мгновение, взял мою руку, и как только пальцы коснулись металла, магия теплым ветром ударила в нас.

Аматеон отдернулся, словно его обожгло. Глаза испуганно раскрылись – но ведь ему не было больно. Ему было так же приятно, как и мне, что угодно поставлю.

– Кольцо удовлетворено, – подытожил Баринтус. – Пора позвать эту женщину, пусть она нами займется. Королева требует, чтобы мы выглядели безупречно.

– Что с ним будем делать? – Дойл кивнул в сторону Аблойка, так и стоявшего на коленях со счастливой, хоть и кривоватой ухмылкой.

– Поставим подальше от принцессы. А, мы же привезли плащи для крылатых. – Он поглядел, как Шалфей и Никка выпутываются из своих пледов, а Усна подает им плащи. – Очень хотелось бы услышать, как вы станете докладывать об этом королеве.

– А что, королева запретила тебе нас расспрашивать? – спросил Дойл.

– Нет, но объявила, что о подобных событиях следует сообщать ей первой. – Уголок губ у Баринтуса дернулся, словно он пытался сдержать улыбку. – Королева Андаис подозревает, что мы от нее что-то скрываем.

– Мы – это кто? – спросила я.