Собор

Пуатье жил в доме на углу Гороховой и Фонтанки. До сего дня Монферрану не случалось бывать у него, но адрес он помнил.

— Стой! — крикнул он кучеру, и карета резко остановилась у трехэтажного дома с балконами.

Квартира, которую снимал архитекторский помощник, была на последнем этаже, и Огюсту второй раз за день пришлось взметнуться по лестнице, прыгая через три ступеньки: медленнее он просто не мог.

На его звонок опять долго не открывали, и он, потеряв терпение, заколотил в дверь тростью и крикнул:

— Отворите, Пуатье!

За дверью зашуршали юбки, заскрипел ключ, дверь открылась.

— Что вам надо? — спросила по-французски миниатюрная девица в алом с кружевами платье и с ярко-красными перьями в волосах. Ее кукольное личико выражало некоторый испуг и капризное возмущение.

Монферран тут же вспомнил, что видел эту девицу. Она пела в концерте, на котором они с Элизой были недели три тому назад. «Мадемуазель Бланш Дюсьер», — подсказала память.

— Мне нужен мсье Пуатье, мадемуазель, — сказал архитектор, входя в довольно узкий коридор и направляясь из него в комнату, судя по всему гостиную.

— Мсье Пуатье там! — девица указала на дверь другой комнаты, смежной с первой. — Он закрылся… Он сегодня не в себе, и вы лучше к нему не ходите. Мне он сказал, вы понимаете, мсье, чтоб я шла ко всем чертям! Понимаете?

— Что же здесь непонятного? — Огюст подошел к запертой двери и поднял руку, собираясь в нее постучать.

И в это мгновение из-за двери раздался выстрел. За ним последовал сдавленный крик, и что-то тяжело, со стуком, упало.

Мадемуазель Дюсьер взвизгнула, шарахнулась в сторону.

— Черт возьми, что это?! — ахнул Монферран.

За дверью раздался новый короткий жалобный вскрик, перешедший в стон, и сдавленный голос позвал отчаянно и мучительно:

— Помогите! Помогите!

— Идиот! — закричал архитектор, толкнул дверь плечом, потом что есть силы надавил на нее, но она не поддавалась. — Идиот! Откройте! Откройте, Пуатье!

— Не могу! — новый стон прервался кашлем и рыданием. — На помощь! Все кончено… Мсье Монферран, спасите меня, ради всего святого! Я истекаю кровью…

В ужасе архитектор огляделся, и взгляд его остановился на балконной двери. Мысленно вспомнив фасад дома, он сообразил, что край балконной ограды касается подоконника соседней комнаты.

«Третий этаж! Страшновато, черт возьми… А что делать? Пока позовешь дворника, пока он выломает дверь, этот болван и в самом деле истечет кровью. Куда он там себе выстрелил? О, господи, со мной вечно происходят дикие истории!»

Думая так, Огюст уже выскочил на балкон, взобрался с некоторым усилием на парапет и с замиранием сердца повернулся на нем лицом к соседнему окну. Край подоконника, как и рассчитывал архитектор, касался парапета, но нужно было сделать очень большой шаг, чтобы перебраться с балкона на окно.

В эту минуту Огюст постарался забыть, что зимой ему исполнилось шестьдесят лет. Зажмурившись, левой рукою прикрывая лицо, он ударил тростью в стекло, и оно с грохотом вылетело. Затем Монферран стиснул зубы, уперся рукой в стену, дабы сохранить равновесие, и шагнул на подоконник.

Делая второй шаг, он все-таки оступился и влетел в комнату кубарем, скинув с подоконника горшок с цветком и растянувшись во весь рост на усыпанном битыми стеклами ковре.

— Дьявол! — вырвалось у него.

Он подумал, что мог упасть и затылком, то есть вывалиться на улицу с третьего этажа…

Опомнившись, Монферран вскочил на ноги и тут же увидел картину, от которой в первую минуту похолодел.

Шагах в десяти от него, привалившись головой к запертой двери, нелепо согнувшись, стоял на коленях Пуатье. Одной рукой он судорожно стискивал дверную ручку, пытаясь ее повернуть. Другая его рука была поднята к левому виску, он, казалось, силился зажать рану на виске или на лбу, а между пальцев его змеились темные струйки крови, бежали по запястью в рукав и капали с кисти на плечо, на пол… Весь ковер возле двери был забрызган кровью. В стороне, возле незастеленной кровати, среди раскиданных по полу бумаг, перьев, всякой мелочи, валялся длинноствольный дуэльный пистолет.

— Что вы наделали?! — заорал Монферран, кидаясь к молодому человеку и хватая его за плечи. — Куда вы попали?! Ну?! Покажите!

Пуатье вскинул к нему перекошенное лицо, исполненное ужаса и боли, с искривленным ртом, с вытаращенными глазами.

— Я погиб… — еле слышно прошептал он.

Огюст подхватил его под мышки и, хотя он стал тяжел, как мешок камней, приподнял, подтащил к кровати, стиснув зубы, втащил на нее. Пуатье был довольно высок, и его ноги в черных лакированных туфлях неловко свешивались набок. Молодой человек был во фраке, в нарядном атласном жилете, но шейный платок болтался, размотанный; жилет был криво застегнут, и все было густо залито кровью..

Монферран не без усилия оторвал руку раненого от его головы: пальцы Пуатье, сведенные судорогой, будто приросли к виску. Волосы его тоже слиплись от крови, и вначале архитектор ничего не смог разглядеть, но затем, присмотревшись, охнул и облегченно перевел дыхание.