Собор

— Однажды в Мюнхене мы с Эдгаром пошли в Дортмундский музей. В ту осень в Мюнхене была выставка школы «Баухауз»[13], и вот Эдгар сказал: наплюем на все, устроим себе выходной день. Он как раз работал над своим исследованием, вы, может, помните, так вот он и говорит, наплюем на все и устроим себе выходной день. Сели на трамвай и поехали через весь Мюнхен к музею. Мы пробыли там несколько часов, и на выставке побывали, и в других залах. В других-то залах мы и раньше бывали, но нам хотелось еще разок постоять у картин наших давних любимцев, старых мастеров. Собрались уходить, я зашла в дамскую комнату. И забыла там свою сумочку. В сумочке были квитанция на денежный перевод — Эдгар каждый месяц получал от фирмы перевод, и последний как раз пришел накануне — и сто двадцать долларов. Я собиралась в банк положить. И все мои документы, удостоверение личности и всякое такое. Я и думать про нее забыла, пока мы домой не пришли. Эдгар сейчас же позвонил в дирекцию музея. Но он еще и трубку не успел положить, смотрю в окно — подъехало такси. Выходит седовласая женщина, прекрасно одетая. Полная. И с двумя сумочками в руках. Зову Эдгара, а сама иду к двери. Женщина представляется — миссис Этенборо, отдает мне мою сумочку и объясняет, что она тоже была сегодня в музее и, зайдя в дамскую комнату, заметила в мусорном ящике сумочку. Она, разумеется, открыла сумочку, чтобы выяснить, кто владелец. Там она обнаружила документы, а в них наш адрес. Миссис Этенборо немедленно покинула музей, поймала такси и приехала вручить мне сумочку лично. Квитанция на перевод была цела, но деньги исчезли. Сто двадцать долларов. Тем не менее я была очень благодарна и рада, что все остальное оказалось нетронутым. Было почти четыре часа, и мы пригласили эту женщину выпить с нами чаю. Она приняла приглашение, села и через некоторое время рассказала нам о себе. Она родилась и выросла в Австралии, вышла замуж очень молодой, родила троих детей — все сыновья, потом овдовела. Сейчас живет в Австралии с двумя сыновьями, рассказывала она. Они разводят овец, и земли у них много — более двадцати тысяч акров пастбищ, овцам раздолье. И множество работников — пастухов, стригалей. И сезонников они нанимают когда надо. В Мюнхене она тогда была проездом — возвращалась в Австралию из Англии, где навещала своего младшего сына. Он барристер[14] в Лондоне. Когда мы с ней познакомились в нашей мюнхенской квартире, она как раз возвращалась в Австралию, — повторила миссис Морган. — И заодно решила посмотреть мир. У нее была обширная программа, ей еще много нужно было увидеть.

— Переходи к сути дела, милая, — сказал Морган.

— Да, конечно. Вот что тогда случилось. Мистер Майерс, я перехожу прямо к кульминационному пункту, как вы, писатели, выражаетесь. После того как мы целый час очень мило беседовали, после того как эта женщина рассказала нам о себе и о своей полной приключений жизни в нижней половине нашего шарика, она собралась уходить. И вдруг, когда она передавала мне свою чашку, рот ее широко раскрылся, чашка выпала из рук, а сама она рухнула поперек кушетки и умерла. Умерла! Прямо в нашей гостиной. Это было ужасно. В жизни с нами не случалось ничего более отвратительного.

Морган мрачно кивнул.

— Боже! — сказала Пола.

— Сам злой рок послал ей смерть на кушетке в нашей гостиной в Германии, — сказала миссис Морган.

Майерс расхохотался.

— Сам… злой… рок… послал… ей… смерть… на кушетке… в вашей… гостиной? — пробормотал он сквозь приступы смеха.

— Вам смешно, сэр? — спросил Морган. — Вы находите это забавным?

Майерс кивнул. Он смеялся, не мог остановиться. Утирал слезы рукавом рубашки.

— Простите меня, пожалуйста, — сказал он. — Ничего не могу с собой поделать. Эта строка: «Сам злой рок послал ей смерть на кушетке в нашей гостиной в Германии»… Простите меня, мне правда очень жаль. Что же случилось потом? — как-то ухитрился он выдавить из себя. — Мне очень интересно, что же случилось потом.

— Мистер Майерс, мы просто не знали, что делать, — сказала миссис Морган. — Мы были просто в шоке. Эдгар попытался нащупать ее пульс, но так и не смог: она не подавала признаков жизни. И потом, она прямо на глазах стала менять цвет. Да! Она меняла цвет. Ее лицо и руки стали серыми. Эдгар пошел звонить по телефону, чтобы вызвать кого-нибудь. А потом говорит мне: «Открой ее сумочку, может, найдешь адрес, где она остановилась». Стараясь не глядеть на кушетку, где лежала эта бедняжка, я взяла ее сумочку. Представьте, как я была удивлена, да нет, ошеломлена, когда первым делом увидела в этой сумочке мои сто двадцать долларов, по-прежнему сколотые скрепкой. В жизни я не была так поражена.

— И так разочарована, — сказал Морган. — Не забывай об этом. И совершенно разочарована.

Майерс фыркнул.