Собор без крестов

— А врачи, между прочим, посчитали, что я нуждаюсь в стационарном лечении, — шутливо возразил Сарафан.

— Скажи спасибо, что я не врач, тогда бы в этой богадельне не осталось бы и пятой части больных.

— Спасибо, Игорь Николаевич, что вы не врач, — серьезно произнес Сарафан.

— Перейдем к делу. Такую операцию провернули и отделались легким испугом. Как вам удалось?

— Ни хрена себе! Такой срок отхватили, и ему мало, — искренне не согласился с мнением Тихого Сарафан.

— Ты мне зубы не заговаривай. Я знаю, где, что, почем и какова плата за скорость.

— Тебе, Игорь Николаевич, я бы и следователем не разрешил работать, — пробурчал Сарафан, достав из тумбочки чистовик жалобы, написанной им в Верховный Совет республики. — Не в службу, а в дружбу, прочитай мне ее вслух, может быть, я что-то важное упустил, — попросил он Тихого, зная его начитанность и грамотность.

Тихий, взяв жалобу Сарафана, приступил к ее чтению: «Прошу вас набраться терпения и дочитать мою жалобу до конца. Умоляю вас ради ваших детей и родителей.

Я надеюсь, что, дочитав жалобу до конца, вы сможете принять верное решение. Из-за того, что я ООР, на меня работники милиции стараются взваливать иногда те преступления, которые я не совершил. Следователь Подроманцев Виктор Игнатьевич посадил меня в ИВС по подозрению в убийстве Соколовой Ирины Васильевны.

По делу я был даже арестован, и мне горел срок лишения свободы, но явилось с повинной лицо — Кисляков Николай Ярославович, который признался в убийстве и подробно о нем рассказал. А если бы он не явился, вы понимаете, что меня ожидала 102 статья УК РСФСР.

По телевизору, в газетах, по радио наши избранники народа, в том числе и вы, говорили, что мы идем к правовому государству. Я этому не верю, так как в отношении меня работниками правоохранительных органов вновь допущен произвол. Меня со Стокоз Валентином Федоровичем осудили на 8 лет лишения свободы за то, что мы с ним якобы ограбили зубопротезную поликлинику, похитив из нее золото, деньги и другие ценности.

Преступление тяжкое, что и говорить, но мы его не совершали.

Работники милиции, свидетели по делу, утверждают, что видели, как в день кражи я и Стокоз В.Ф. зашли в поликлинику. Не верить целой бригаде работников милиции суд вроде бы не должен, но если верить, то суд обязан был с них спросить:

1. Если они устроили на нас засаду, то почему допустили, чтобы преступление было совершено?

2. Почему нам дали возможность уйти с места преступления?

Ответ один. Нас в поликлинике не было, и мы вменяемого нам преступления не совершали.

По этой простой причине проведенной криминалистической экспертизой не было обнаружено микрочастиц с нашей одежды в кассе поликлиники, откуда было совершено хищение ценностей.

Если мы переоделись после преступления, как утверждают свидетели, следователь обязан был старую одежду нашу изъять и провести соответствующие следственные действия, но кому это нужно?

Вечером, придя домой, в отдел милиции я сообщил, что у меня угнана неизвестным лицом личная машина. В день угона произошла кража ценностей из поликлиники. Не исключено, что угонщик приехал к месту преступления на моей машине. Допускаю даже, что именно он совершил кражу из поликлиники ценностей, так как микрочастицы его одежды были обнаружены как на чехлах сиденья моего автомобиля, так и в помещении кассы поликлиники.

Работникам милиции надо было найти угонщика моей машины, который должен отвечать за кражу золота из поликлиники, но следственные органы пошли по проторенному пути. Они потерпевшего по угону автомобиля сделали козлом отпущения, осудив его за ограбление поликлиники.

Добиваясь справедливости, я не прошу, а требую, чтобы уголовное дело в отношении меня и Стокоз В. Ф. было прекращено.

Если вы считаете нас преступниками, то просим дело направить на доследование. Нужно доказать нашу вину, если она есть, чтобы мы знали, за что сидим. А сейчас мы сидим ни за что.

Что такое свидетели, да при том еще работники милиции по делу, где обвиняемый ООР?!

Если бы в отношении работника милиции, подозреваемого в каком-либо преступлении, свидетелями были ООР, то, независимо от вины, приговор был бы однозначен.

Я до осуждения работал шофером на производстве, женат, имею на иждивении сына, вторым ребенком жена ходит в положении. Жили мы с женой хорошо и дружно. Для меня не было никаких оснований и мотивов возвращаться к прошлой преступной деятельности. По работе я характеризовался положительно. Пахал, как все труженики нашей страны. Меня ни за что вырвали из жизни, из трудового ритма. Сейчас я сижу, ничего не делая, но ем. Кому это выгодно? Кому это нужно? Ответ напрашивается один — работникам милиции, которые, борясь за стопроцентную раскрываемость, гробят чужие жизни.

У нас по сей день расстреливают граждан за убийства, которые они не совершали (Белорусская ССР, Краснодарский край), а потом выясняется, что убийцами были другие лица. В стране идет перестройка, но работники правосудия не могут по-новому мыслить, работать и поступать.