Собор без крестов

— Ты чего, Станислав Генрихович, ищешь ссоры со мной? — сердито набычился Борода.

— Да я так, пошутил, — вынужден был пойти на попятную Диспетчер.

— Не мне тебя учить, с кем можно, а с кем нельзя шутить, — с удивлением для себя в рифму пробурчал

Борода.

Диспетчер, заглаживая свою несдержанность, достал из холодильника тарелку с засохшими ломтиками

колбасы и сыра, поставил на стол литровую банку с маринованными огурцами.

Когда Диспетчер поставил бутылку водки на стол, то Борода не разрешил ему ее открывать, а усадив за стол, спросил:

— Не желаешь ли ты прокатиться со мной в столицу за мой счет на полном моем иждивении?

— Надолго? — с заблестевшими глазами спросил Диспетчер, которому чертовски надоела однообразная

жизнь.

— Возможно, пробудем месяца два. Если моя задумка не получится, то ты получаешь от меня два куска и

можешь быть свободным. В случае удачи, если ты выполнишь мое поручение, то получишь не менее четвертака.

— Штук? — вытаращил удивленно глаза Диспетчер, не веря услышанному.

— Конечно, — заверил его Борода.

— Камеру с солнечной стороны не придется заказывать? — цинично спросил Диспетчер, пряча свою тревогу

под обворожительной улыбкой.

— Криминала для тебя никакого не будет. Ты всего лишь должен найти иголку в стоге сена, а остальное

будет не твоего ума дело.

— Когда едем? Двадцать пять штук — вот это работа, и, главное, мой размах.

— Учти, ты не первый будешь копаться в стоге сена, уже целая кодла в нем рылась и не нашла.

— Бог видит, кому нужны деньги, поэтому они и не нашли. Я верую в Бога, у меня даже наколка на груди:

«Господи, я твой слуга».

В Москве Борода и Диспетчер ознакомились с имеющимся у Душмана материалом, неоднократно

встречались с Церлюкевичем, но новой информации к имеющейся не добавилось, а значит, практически

Диспетчеру не с чем было работать.

Он был в ударе от порученной ему работы. Он жил в люксовской гостинице на всем готовом без страха за

завтрашний день.

Когда Борода, который жил в одном номере с Диспетчером, так как последний каждый день отчитывался

перед ним о выполненной работе, спросил у Диспетчера его прогноз на будущее, тот ответил:

— Ты знаешь, у задачи есть решение, но мы его не видим.

Засмеявшись, Борода ехидно бросил ему:

— Ты долго думал над такой истиной? Стоило ли нам для этого сюда ехать?

— Я совсем о другом хотел сказать, — недовольно поморщился Диспетчер. — Семен Филиппович чего-то

нам не договаривает, чего и сам не знает, а то давно бы сказал. Мне надо с ним вступить в длительный контакт и

близко пообщаться. Может быть, тогда я смогу его постичь.

Борода с предложением Диспетчера согласился и дал «добро», но напомнил:

— Учти, твое топтание мне обходится в копеечку. Я могу плюнуть и махнуть рукой на журавля в небе, который постоянно клюет мои денежки в кармане.

— Илларион Константинович, мы сейчас занимаемся исследованием и творчеством, а поэтому спешить в

такой момент не положено. Свой шанс ни вы, ни я не должны упускать.

— Трепаться ты насобачился и красиво говоришь. Вот если бы ты так мог работать, — покидая номер, бросил шпильку Борода.

Целую неделю неотлучно Диспетчер проводил вместе с Церлюкевичем, который давно бы избавился от

такого «дружка», если бы пожелал, но такого желания не было, так как Церлюкевич обедал за счет своего

сопровождающего, разъезжал на такси за его счет, а поэтому такое общение было для него даже материально

выгодным.

Подробно отчитываясь вечером перед Бородой за израсходованные деньги, Диспетчер сетовал:

— Вот жмот, четыре дня мотался с ним по городу, и ни разу он не заплатил за проезд, не угостил ни чаем, ни

лимонадом.

— Ты теперь понял, как надо богатеть? — пошутил Борода.

— В гробу я видел таких богачей. Всю жизнь себе отказывать во всем, а какой-то фрукт не хуже нас, бах и

обчистит. Стоит ли для такого «торжественного» момента обкрадывать себя?

В воскресенье утром Диспетчер, пробираясь с Церлюкевичем по переполненному Арбату, напичканному до

предела картинами, поделками из дерева, другими тысячами мелочей, был остановлен дряхлым сухоньким

стариком.

Обрадованно схватив Церлюкевича за локоть, старичок пропел:

— Семен Филиппович, сколько лет, сколько зим я вас не видел. Уже и вы стали таким зрелым мужчиной, —

многозначительно констатировал он, оглядывая его фигуру. — Я знаю вас с пупенок.

Церлюкевич, увидев старика, оживился, но видно было, что не очень обрадовался.

— Все течет, все изменяется, Борис Ипполитович, се-ля-ви, как говорят французы.

— Да, Семен Филиппович, такова жизнь, — согласился с ним старик. — Как там поживает ваша матушка, Софья Романовна, не умерла ли?

— Жива, Борис Ипполитович, она и нас с вами переживет, — скорее со злобой, чем с радостью сообщил

Церлюкевич.

— Слава Господи, — перекрестившись, пропел старик, — передай ей от меня большой привет. Какая

красивая женщина была. — Улыбнувшись святой чистой улыбкой, он заговорщицки сообщил: — Я же за ней в

молодости ухаживал, да разве мог я сравняться статью с вашим покойным батюшкой?

Вспомнив молодость, старик расстроился и, простившись, растворился в движущейся массе народа.