Собор без крестов

Отправляясь отдыхать, Лесник с облегчением подумал: «Если Лапа взял на себя осуществление операции, то мне можно больше о ней не беспокоиться».

На другой день поездом «Москва—Тбилиси» отправились в «турне». Вечером другого дня они прибыли в

город Хашури. Недалеко от вокзала в справочном бюро Лапа узнал домашний адрес своего друга Лиселидзе. На

такси они поехали к нему домой. Глядя в окно, Лапа обратил внимание, что в городе частные дома в основном

двухэтажные и одной формы. Дом Лиселидзе ничем не отличался от своих собратьев.

На стук Валета в ворота дверь в них открыл парень лет двадцати пяти. Окинув незнакомцев настороженным

взглядом, он поинтересовался:

— Вам кого надо?

— Лиселидзе Вахтанга Вартановича, — спокойно сообщил ему Лапа.

— По какому вопросу?

— Я его друг, решил проведать и погостить, — пояснил Лапа.

— Его пока дома нет, — задумчиво произнес парень, не понимая, зачем русским мог понадобиться его отец, да еще в такое время, когда русские начинают постепенно бежать из Грузии.

— Ты его сын?

— Да! — ответил парень.

— Я с твоим отцом вместе сидел в тюрьме, где мы делились всем, даже коркой хлеба.

После услышанного на лице парня появилась доброжелательная улыбка. Он пригласил гостей в дом, не зная

с матерью чем и как их занять, но, к счастью, скоро приехал и сам Вахтанг Вартанович, и с Якова, так звали сына

Лиселидзе, спала с плеч проблема по обслуживанию гостей. Яков видел, как был обрадован его отец встрече с

прибывшими, особенно со старшим из них, как по указанию отца сестра и мать стали готовить обильный ужин.

Вахтанг Вартанович был грузным, крупным пятидесятилетним мужчиной с большой залысиной на голове.

Трудно было допустить, что он кавказской национальности, так как цвет кожи у него был белый, но факт остается

фактом, а он упрямая вещь.

Когда ужин был готов, Вахтанг Вартанович, подняв бокал с вином, выполняя роль тамады, сказал:

— Остап Харитонович — очень уважаемый мною человек. Мы сидели с ним много лет, охраняемые красными

фуражками. У меня гордая натура, а там каждый шакал намеревался плюнуть тебе в лицо и душу, даже мог бы

сделать меня «голубым». После такого позора я должен был бы покончить с собой, так как моя гордость уже не

давала мне права на жизнь с таким позором. Благодаря ему вы, дети, сейчас видите своего отца. Поднимитесь и

поклонитесь ему в пояс...

Яков с сестрой, поднявшись из-за стола, поклонились уважительно Лапе. У большинства грузин почтение к

родителям такое же священное, как к хлебу, Родине. У детей Лиселидзе именно такое было почтение к отцу.

— ...Я рад, Остап Харитонович, что ты почтил мой скромный дом своим посещением с друзьями. Будь в нем

хозяином столько времени, сколько пожелаешь. За нас с тобой, за нашу дружбу я предлагаю свой первый тост.

Каждый бокал выпитого вина сопровождался тостом. Тосты были такой смысловой нагрузки и силы, что не

выпить бокала вина было бы преступлением. К полуночи гости и хозяева, кроме женщин, которые практически не

сидели за столом, а занимались обслуживанием, а значит, оставались трезвыми, были до такой степени пьяны, что у них уже не было сил контролировать свою волю, поэтому женщины, ухаживая за ними, как за детьми, развели по комнатам и уложили спать.

Утром старший Лиселидзе попытался продолжить вчерашнее «мероприятие», но Лапа, уединившись с ним в

гараже, сказал:

— Ты извини меня, Вахтанг Вартанович, но мы приехали к тебе по делу, а поэтому пьянку давай отложим на

потом.

— Остап Харитонович, я тебя не знаю, что ли? Ты без дела никогда бы ко мне не приехал, а поэтому давай

отдохнем, погуляем, а потом поговорим о деле.

— Время не терпит отлагательства, а поэтому сначала будет дело, — стоял на своем Лапа.

— Ну что ты такой несговорчивый! — воскликнул темпераментный Лиселидзе, разведя руки в стороны.

— Время — деньги, Вахтанг Вартанович, — напомнил ему Лапа.

— Ну ладно, что с тобой сделаешь, говори свое дело, — сдался тот.

Выслушав Лапу, Лиселидзе, опустившись рядом с ним на скамейку, сказал:

— Дело серьезное и опасное.

— Оно не такое опасное, как думается. Тачка наша, на нее у нас есть документы. Сажать Кикнадзе за нее мы

не собираемся. Он нам не нужен, мы хотим забрать у него свою тачку и умотать.

— Легко сказать, умотать, а он брякнет легавым, и они захлопнут границу, тогда попробуй умотать на ней к

себе.

— Неужели он рискнет заявить в милицию, что хозяин машины забрал свою вещь?

— У нас такой закон: если ворованная машина прошла регистрацию в ГАИ, где этот вопрос обсуждался и

обмывался на высшем уровне, то незаконная операция узаконивается и никакой суд не возьмется доказать

обратное.

— Если так, то в твоих словах есть резон, — согласился с ним Лапа. — Как же нам тогда быть?

— Думать надо, а на трезвую голову ничего путевого в нее не лезет, — хитро блеснув глазами, неопределенно пробасил Лиселидзе.

— Настаиваешь на выпивке?

— Самую малость, чтобы голова не болела, — признался, улыбнувшись, Лиселидзе.

— Куда от тебя денешься, придется согласиться, — улыбнувшись, сдался Лапа.

— Вот это другой разговор, — бережно обняв Лапу, оживился Лиселидзе.