Собор без крестов

— Трусишь? — спросил Серебряков, убирая в портфель заготовленный бланк протокола допроса.

— Не обижайтесь на меня, Герман Николаевич. Если бы вы оказались в нашей среде, я бы посмотрел, что с

вами до утра стало. Уверен, что вам бы не пришлось говорить: «А куда начальство смотрело?» Когда в зонах

будет наведен порядок, то тогда здесь будет проходить исправление человека, а сейчас мы из режима в режим

только звереем. На совесть мою давить нечего. Если бы я был трусом, то вообще ничего не сказал бы, а так дал

путеводную звезду. Если подумать, то бульдоги мне не должны, за работу рассчитались, не обидели.

— Тогда, Николай Ярославович, какие претензии вы имеете к своим нанимателям? — спросил Серебряков с

интересом.

— Я дурак, а они умные, зачем им надо было такого дурака подключать к своей игре? Теперь умные сорят

деньгами из сейфа, а я чинарики в зоне собираю, — пробурчал Золотой.

— Николай Ярославович, зря вы себя дурачите, просто у вас на свободе не было времени подумать, как

лучше устроить свою жизнь. А надо было тогда думать, не было бы и дураков, — защитил Золотого от его

собственных оскорблений Серебряков.

— Может быть, может быть, — соглашаясь с Серебряковым, задумчиво произнес Кисляков, закуривая в

процессе беседы, наверное, седьмую сигарету.

Раскурив сигарету, Кисляков сделал несколько затяжек и неожиданно спросил:

— Неужели вы думаете, что их найдете?

— Должны! — убежденно ответил Серебряков.

— Вряд ли, с деньгами у них весь Союз под крылом самолета, за ними вам не угнаться, — скептически

заметил Кисляков.

— Если бы вы сейчас дали и подписали свои показания, то в недалеком будущем могли бы их лицезреть, —

вновь закинул удочку Серебряков.

— Я не любопытный, хибара у меня сейчас надежная, не протекает, хорошо охраняется, зачем мне ваши

бури. Я вам сочувствую и замечу, что и ваши желания не всегда сбываются. Мои знакомые — крупные

покупатели, а поэтому их я не имею права продавать так, как вы хотите.

— Что ж, неволить я не имею права, и за то, что сказали, большое спасибо. Я согласен, что и на сказанное

вами нужно большое мужество. На прощание я советую вам подумать о предназначении человека на земле. У

вас впереди свобода, но путь к ней у всех бывает разный.

Серебряков, нажав кнопку звонка, вызвал лейтенанта, чтобы он увел Кислякова. Оба сидели молча, исчерпав

тему беседы, теперь каждый думал о своем.

«Недурной парень, а вот так запутался, заковав свои молодые годы в такие решетки». — Серебряков

задумчиво осмотрел комнату, похожую на каземат.

«Я же был уже в санатории с длительными воздушными процедурами, и вот опять, дурак, угораздило сюда

залететь», — обозленно и вместе с тем отрешенно подумал Кисляков.

Эти мысли пришли к нему слишком поздно, осознание своих ошибок далось ему очень дорогой ценой.

Обиднее всего было то, что в происшедшем винить было некого, кроме самого себя.

Глава 22

Сколько времени проводит следователь при выполнении следственных действий в ИВС, тюрьмах, ИТК —

никто не подсчитывал. За восемнадцать лет следственной практики у Серебрякова такие часы складывались уже

не в недели, а в месяцы.

Вот и сейчас Серебряков после проведения очной ставки обвиняемому в изнасиловании с потерпевшей, покинув ИВС, зашел в дежурную часть ГРОВД.

— Василий Тимофеевич просил вас зайти к нему, — сообщил ему дежурный.

Зайдя в кабинет Простакова и поздоровавшись с ним за руку, Серебряков устало произнес:

— Что случилось? Я слушаю.

— Спешишь насильника обрабатывать? А, между прочим, и мой вопрос требует безотлагательного решения, но не скоропалительного.

Поняв, что предстоит длительный разговор, Серебряков резко опустился в кресло.

— Ну ты даешь! — пошутил Простаков. — Ты мне так всю казенную мебель переведешь.

Не обращая внимания на замечание, Серебряков спросил:

— Какой новостью ты меня обрадуешь?

— Как вчера ты мне сообщил, допрос Рахола, то есть Юрасова Геннадия Витальевича, положительного

результата не дал. Твой Рахол — просто трепло.

Серебряков хотел возразить и сказать: «Рахол такой же мой, как и твой», — но сдержался, понимая, что за

вступлением должно быть какое-то сообщение, важное для него.

— После того, как ты его допросил и отпустил, Рахол ушел на остановку автобуса и стоял там до тех пор, пока не остановил знакомого мотоциклиста и не уехал. Гнаться за ним было бесполезно, и, к счастью, мы этого

не сделали.

Как тебе известно, мы за Камалетдиновым, бывшим подельником Сарафана, установили наблюдение. Он

сейчас работает в автохозяйстве электриком. Так вот, Рахол приехал на работу к Камалетдинову и имел с ним

беседу тет-а-тет, поэтому содержание ее сообщить не могу.

— Оно и так ясно, о чем они могли там говорить, — убежденно заметил Серебряков.

— После беседы, которая продолжалась минут десять, Рахол уехал из автохозяйства с тем же

мотоциклистом.

Оставшись один, Камалетдинов пошел в сторожевую будку и оттуда кому-то позвонил по телефону. О чем

состоялся телефонный разговор, тоже нам неизвестно.

Доработав до конца смены, Камалетдинов ушел к себе домой и до 21 часа никуда не выходил. Потом пешком

пересек половину города и вернулся домой.