Собор памяти

   6. Также могу я делать бронированные повозки, безопасные при атаке, кои станут разбивать сомкнутые ряды противника своими орудиями, и нет такого отряда солдат, коего они не уничтожили бы, и позади них пехота двигалась бы в безопасности и без потерь.

   7. Также, буде возникнет желание, могу я строить бомбарды, мортиры и катапульты, равно красивые и полезные, совершенно иные, чем те, коими все пользуются.

   8. Где нет нужды в бомбардах, могу я делать катапульты, баллисты, требучеты и другие машины поразительной силы, неизвестные в обыденной практике. Короче говоря, в зависимости от обстоятельств, могу я строить бесчисленное количество разных машин для нападения и защиты.

   9. А если случится, что кампания происходит на море, имею я планы строительства многих машин нападения и защиты, и кораблей, что могут противостоять огню тяжелейших орудий, пороху и дыму. Также есть у меня планы кораблей, что смогут передвигаться под поверхностью моря, неся смятение и победу.

   10. Также могу я делать взрывные скорлупы, кои несут в себе гранаты и, ударяясь, взрываются во время, потребное едва ли для прочтения «Аве Мария»; раковины эти могут быть разбрасываемы с кораблей, кои летают по воздуху, как другие корабли плавают по воде.

Также могу я создавать скульптуры из мрамора, бронзы и терракоты; могу писать, и эти труды мои выдержат сравнение с подобными трудами любого, кем бы он ни был.

Более того, возьмусь я за создание бронзового коня, коий увековечит бессмертную славу и благодарную память об отце Вашем герцоге и сиятельном доме Сфорца.

Если же какой-то из перечисленных мною пунктов покажется кому-либо невыполнимым, я готов предложить тому испытание — в Вашем ли парке, в любом ли ином месте по выбору Вашего Сиятельства, коему я вверяю себя со всею возможной покорностью.

S-tor Humil.

Leonardus Vincius Fiorentino[108]».

Подобно одному из джиннов, о которых он говорил, Деватдар исчез, едва «Девота» пристала в Александрии.

Однако Куан Инь-ци остался и с первыми лучами солнца велел Леонардо, Зороастро и Америго Веспуччи сойти на берег вместе с несколькими офицерами-мамлюками и примерно пятнадцатью ранеными солдатами Деватдара. Странно, но Куан оделся как знатный араб; на нём были такие же одежды и такой же тюрбан, как у Деватдара. Двое солдат вынесли на носилках стонущего в горячке Бенедетто. Леонардо боялся, что его друг не переживёт ночи.

   — Куда мы направляемся? — спросил у Куана Леонардо.

   — Разве Деватдар не объяснял?

   — Да, он сказал, что нас должны представить калифу. Но чтобы вот так, в этакую рань?..

Куан улыбнулся.

   — Ты недоволен тем, что тебе не дали поспать? Так надо. В своё время я всё объясню.

   — Но мой друг нуждается в лечении.

   — Я приложил мазь, но, чтобы она подействовала, необходимо время.

Зороастро изобразил на лице отвращение.

   — С виду плесень, а воняет точно женская промежность.

   — Это и есть плесень, — сказал Куан, — но её целительная сила поразительна. Вы сами в этом убедитесь.

Леонардо заинтересовался, но Куана расспрашивать не стал. Его внимание отвлеклось на что-то иное — он не мог сказать, на что именно, но только чувствовал, что на причалах и улицах что-то не так. Здания складов образовывали высокую серую стену и были частью системы крытых улиц — этакий огромный караван-сарай, нитью паутины тянувшийся в сердце города, что был гигантским лабиринтом, столь же враждебным, как внутренность улья. Однако примыкающие к причалам улицы были забиты народом: рабы грузили и разгружали суда, купцы и надсмотрщики приглядывали за ними, нищие и святые дервиши, одетые в лохмотья, тянули руки за милостыней, торговцы в тюрбанах и одеждах из грубого хлопка наперебой предлагали свой товар. Но сам город казался сотворённым из теней; лишь яркий свет солнца мог облечь плотью призраки людей, собак, верблюдов, ослов и мальчишек, что играли в прятки на узеньких крытых улочках.

Тяжёлые запахи тмина, базилика и куркумы смешивались с вонью мочи и испражнений, людских и животных; и Леонардо не мог отделаться от ощущения, что вот-вот на них свалится какая-то опасность.

Слишком тихо...

Уличный шум стихал, когда приближались Куан и солдаты, словно беда уже поджидала их. Каждая тень была предвестием опасности, ощутимой, быстрой, живой. Даже Куан нервно озирался, потом пожал плечами и сказал:

   — Не тревожься о своём друге, Леонардо. — Но эти слова были сказаны настолько запоздало, что потеряли всякий смысл.

Они шли по узким улочкам, утренним базарам; их окружали плотные запахи табака, жареных орехов и кофе.

   — Куда мы идём? — спросил Леонардо.

   — Во дворец калифа, — сказал Куан.

   — Мы встретимся с Деватдаром там?

   — Нет, маэстро. Когда ты увидишь своего друга Никколо и женщину Айше, тогда ты увидишь Деватдара.

   — О чём ты говоришь?

   — Прежде чем предстать перед калифом, Деватдар должен выкупить тех, кто попал в рабство к турецким пиратам. Эти последователи ислама во многом похожи на мой народ. — Тут Куан улыбнулся, словно довольный собой.