Собор памяти

А затем ускакал прочь.

Затем последовали крики, замешательство, то и дело вспыхивал бой между мамлюками и кочевниками. Около сотни кочевников были преданы мечу; других разорвало на куски выстрелами из той же пушки, из которой они стреляли по Кайит Бею. Потом пропели трубы, и войско, как один человек, дружно хлынуло вперёд — рабы, лучники в красных колпаках, пикинёры, опытные бедуинские воины, мамлюки, раненые, даже женщины — все бросились вослед за своим повелителем, вослед за Айше, словно бойня, устроенная предателям, исцелила их, возродила в них вкус к крови и мести.

Леонардо поспешил вскочить в седло, иначе бы его обвинили в трусости; он скакал с Хилалом и его тысячей гвардейцев.

Калиф ехал как ни в чём не бывало; постепенно телохранители заняли свои места, окружив его со всех сторон, а за ним шагали пешие фаланги, скакали мамлюки — великое шествие, исходящее потом и жаждой убийства.

   — Леонардо...

Сандро появился рядом с ним — вместе с Гутне, которая намеренно отстала, чтобы дать им поговорить.

   — Я смотрю, ты испытываешь весьма нежные чувства к моей рабыне, — заметил Леонардо.

   — Если пожелаешь, я буду держаться от неё подальше. Но ведь ты сам оставил её.

Леонардо улыбнулся, но в его улыбке сквозила безнадёжность.

   — Нет, я просто предполагал, что ты позаботишься о ней.

   — А ты... разве тебе она безразлична?

   — Нет, конечно, — сказал Леонардо. — С какой стати ты спрашиваешь об этом? Хочешь попросить её руки? — Сандро залился краской — шуточка Леонардо попала в цель, он, Сандро, и впрямь влюбился в Гутне. — Твоего друга Мирандолы здесь нет, — продолжал Леонардо, — и некому будет устроить тебе изгнание фантома. Так что я был бы осторожен со своими страстями.

   — Мне жаль, что так вышло с Айше, — сказал Сандро. Он говорил это, глядя прямо перед собой, чтобы скрыть охватившую его неловкость. Когда Леонардо не ответил, он продолжал: — Я не знал, что ты любил её.

   — Так ты теперь умеешь читать в чужих душах, Пузырёк?

   — В твоей — умею, Леонардо.

Леонардо вновь улыбнулся.

   — А, тогда ты наверняка знал, что калиф разрубит этого турка пополам. Поэтому ты отшатнулся и едва не свалился без чувств?

Он опять попал в цель: Сандро покраснел ещё пуще и перекрестился.

   — Леонардо, я...

   — Значит, ты читал в моей душе, когда сказал Бенедетто, что я убил Зороастро? — продолжал Леонардо.

Сандро помолчал немного и сказал:

   — Да, я говорил ему так, и я ошибался.

   — Ошибался?

   — Когда ты отошёл, я подумал... — Сандро говорил, тщательно взвешивая слова, явно неуверенный в себе. — Я тысячу раз перебирал в мыслях эти минуты, Леонардо. Я рассердился, когда ты отвернулся от него, и гнев ослепил меня. Я напрасно обвинял тебя.

   — Возможно, ты был прав, — сказал Леонардо. — Я тоже много думал над тем, что произошло. Быть может, я всё же убил его.

   — Нет, — сказал Сандро, — не убил.

   — Что же ты не подошёл ко мне раньше?

   — Я пытался, но ты был такой... холодный, такой далёкий. Я думал, что ты изменился, что всё случившееся...

   — А я и впрямь изменился?

   — Не знаю, — сказал Сандро. — Но душа моя рванулась к тебе, когда турецкие послы показали голову Айше. Я уже видел у тебя такой взгляд.

   — Что же это был за взгляд? — спросил Леонардо.

   — Как тогда, когда ты стоял у окна в спальне Джиневры. За мгновение до того, как ты прыгнул вниз, спасаясь от огня. Когда ты смотрел на нас из окна, у тебя на лице было точно такое же выражение.

   — Помнится, мне тогда почудилось, что рядом с тобой и Никколо стоит Тиста. Но Тиста был мёртв. Бедный Тиста.

   — Мне очень жаль, Леонардо.

Леонардо кивнул Сандро, крепко стиснул его плечо и, не оборачиваясь, проговорил громче:

   — Но у нас, кажется, появился слушатель. — Он имел в виду Гутне, которая ехала сейчас вплотную к ним, чуть позади. Они слегка придержали коней, чтобы она могла нагнать их. Лицо её скрывала вуаль, и трудно было сказать, смущена ли она тем, что её застигли за подслушиванием.

   — Мой господин печалится не об Айше, — сказала Гутне. Она обращалась к Сандро, словно он уже был её господином... или они были равны... или у неё вообще не было господина.

   — О ком же? — спросил Сандро.

   — О вашем друге... как его... Нилико? — Гутне обернулась к Леонардо.

   — Никколо?

   — Да, Никило.

   — Откуда тебе это известно? — спросил Леонардо поражённый.

   — Я слышала твои сны...

   — Мои сны?

   — Ты говорил о нём во сне, маэстро.

И в этот миг Леонардо увидел лицо Никколо — увидел мысленным взором, но ясно, до мельчайших подробностей, словно смотрел наяву.

Словно видел сон.

И с грустью спросил себя, не заглянул ли он в лицо смерти.

Позднее в своём унынии он разыскал Миткаля, и они долго беседовали, как частенько делали в дороге. Эти беседы дарили Леонардо радость и утешение, потому что Миткаль поглощал новые знания с той же жадностью, что и Никколо. И Леонардо рассказывал ему о своём соборе памяти, пересказывал исторические труды Плиния; он учил мальчика алгебре, свойствам зрения и нотной системе Гвидо д'Ареццо.

Он учил Миткаля, как когда-то учил Никколо...

Но Миткаль был одержим Валтурио и Александром Великим, искусством и теорией войны — ибо он был обманщиком, этот Миткаль.