Собор Парижской Богоматери

– Послушай, дружище, – обратился к нему Тристан Отшельник, – я полагаю, что это та самая колдунья, которую мы ищем. Вздерни-ка ее! Лестница при тебе?

– Лестница там, под навесом Дома с колоннами, – ответил человек. – Ее как, на этой вот перекладине вздернуть, что ли? – спросил он, указывая на каменную виселицу.

– Да.

– Хо-хо! – еще более грубо и зверски, чем начальник, захохотал палач. – Ходить далеко не придется!

– Ну поживей! Потом нахохочешься! – крикнул Тристан.

С той самой минуты, как Тристан заметил ее дочь и всякая надежда на спасение была утрачена, затворница не произнесла больше ни слова. Она бросила бедную полумертвую цыганку в угол склепа и снова встала перед оконцем, вцепившись обеими руками, как когтями, в угол подоконника. В этой позе она бесстрашно ожидала стрелков. Ее глаза приняли прежнее дикое и безумное выражение. Когда Анрие Кузен подошел к келье, лицо Гудулы стало таким свирепым, что он попятился.

– Господин, – спросил он, подойдя к Тристану, – которую же из них взять?

– Молодую.

– Тем лучше! Со старухой, кажись, трудненько было бы справиться.

– Бедная маленькая плясунья с козочкой! – заметил старый сержант ночного дозора.

Анрие Кузен снова подошел к оконцу. Взгляд несчастной матери заставил его отвести глаза. С некоторой робостью он проговорил:

– Сударыня…

Она прервала его еле слышным яростным шепотом:

– Кого тебе нужно?

– Не вас, – ответил он, – ту, другую.

– Какую другую?

– Ту, что помоложе.

Она принялась трясти головой, крича:

– Здесь нет никого! Нет никого! Нет никого!

– Есть! – возразил ей палач. – Вы сами это прекрасно знаете. Дозвольте мне взять молодую. А вам я никакого зла не причиню.

Она возразила со странной усмешкой:

– Вот как! Мне ты не хочешь причинить зла!

– Отдайте мне только ту, другую, сударыня. Господин начальник так приказывает.

Она повторила с безумным видом:

– Здесь нет никого.

– А я вам повторяю, что есть! – воскликнул палач. – Мы все видели, что вас было двое.

– Погляди сам! – сказала затворница. – Сунь-ка голову в окошко!

Палач взглянул на ее ногти и не решился.

– Поторапливайся! – закричал Тристан, который, успев выстроить свой отряд полукругом перед Крысиной норой, сам подъехал к виселице.

Анрие Кузен в сильнейшем замешательстве еще раз подошел к начальнику. Он положил веревки на землю и с неуклюжим видом стал мять в руках шапку.

– Господин, как же войти туда? – спросил он.

– Через дверь.

– Двери нет.

– Через окно.

– Оно слишком узко.

– Так расширь его! – гневно ответил Тристан. – Разве нет у тебя кирки?

Мать, по-прежнему настороженная, наблюдала за ними из глубины своей норы. Она уже больше ни на что не надеялась, она уже больше не знала, что делать, она только не хотела, чтобы у нее отняли дочь.

Анрие Кузен пошел за своими инструментами, которые лежали в ящике под навесом Дома с колоннами. Заодно он вытащил оттуда и лестницу-стремянку, которую тут же приставил к виселице. Пять или шесть человек из отряда вооружились кирками и лопатами. Тристан направился вместе с ними к оконцу.

– Старуха, – строго сказал ей начальник, – отдай нам девчонку добром.

Она взглянула на него, словно не понимая.

– Черт возьми! – продолжал Тристан. – Почему ты не хочешь, чтобы мы повесили эту колдунью, как то угодно королю?

Несчастная разразилась диким хохотом.

– Почему я не хочу? Она моя дочь!

Выражение, с которым она произнесла эти слова, заставило вздрогнуть даже самого Анрие Кузена.

– Мне очень жаль, – ответил Тристан, – но такова воля короля.

А затворница, еще громче расхохотавшись своим жутким смехом, крикнула:

– Что мне за дело до твоего короля! Говорю тебе, что это моя дочь!

– Пробивайте стену! – приказал Тристан.

Для того чтобы расширить отверстие, достаточно было вынуть под оконцем один ряд каменной кладки. Когда мать услышала удары кирок и ломов, пробивавших ее крепость, она испустила ужасающий вопль и стала с невероятной быстротой кружить по келье – эту повадку дикого зверя приобрела она, сидя в своей клетке. Она молчала, но глаза ее горели. У стрелков захолонуло сердце.

Внезапно она схватила свой камень и, захохотав, с размаху швырнула его в стрелков. Камень, брошенный неловко, ибо руки ее дрожали, упал к ногам лошади Тристана, никого не задев. Затворница заскрежетала зубами.

Хотя солнце еще не совсем взошло, но было уже светло, и чудесный розоватый отблеск лег на старые полуразрушенные трубы Дома с колоннами. Это был тот час, когда обитатели чердаков, просыпающиеся раньше всех, весело отворяют свои оконца, выходящие на крышу. Несколько поселян, несколько торговцев фруктами, верхом на осликах, потянулись на рынки через Гревскую площадь. Задерживаясь на мгновение возле отряда стрелков, собравшихся вокруг Крысиной норы, они удивленно глядели на них и затем продолжали путь.

Затворница села возле дочери, заслонив ее и прикрыв своим телом, с остановившимся взглядом, прислушиваясь к тому, как лежавшее без движения несчастное дитя шепотом непрестанно повторяло: «Феб! Феб!»