Собор Парижской Богоматери (адаптированный пересказ)

Разочаровавшись в своих человеческих привязанностях, Клод целиком отдался науке. Он становился все более сведущим ученым, все более суровым священнослужителем и все более мрачным человеком.

Особенной страстью архидьякон пылал к символическому порталу Собора Богоматери, своеобразной странице чернокнижной премудрости, изложенной в каменных письменах рукой епископа Гильома. Говорили, что архидьякон досконально исследовал исполинскую статую святого Христофора и загадочное изваяние, высившееся в те времена у главного портала.

Странная судьба выпала на долю Собора Богоматери – судьба быть любимым столь благоговейно, но совсем по-разному, двумя такими разными людьми, как Квазимодо и Клод Фролло. Первый – урод, темный, необразованный, покорный инстинкту, – любил собор за красоту, за стройность, за гармонию. Другой, одаренный пылким воображением и обширными знаниями, любил в нем его внутреннее значение, скрытый смысл, любил связанную с ним легенду и символику, таящуюся за скульптурными украшениями фасада. Клод преклонялся перед загадкой, которой испокон веков был и остается для человеческого разума Собор Парижской Богоматери.

Единственная скандальная подробность, достоверно известная про отца Клода, касалась его научных изысканий. Архидьякон облюбовал в той башне собора, которая выходит на Гревскую площадь, крошечную потайную келью. Как гласила молва, никто, даже сам епископ, не смел проникнуть туда без его дозволения.

По ночам жители окрестных домов видели, как в слуховом окошечке с задней стороны башни через короткие и равномерные промежутки времени вспыхивал и потухал неровный, багровый свет. Он походил скорее на отсвет очага, чем светильника.

– Опять архидьякон орудует мехами! Там полыхает сама преисподняя! – перешептывались обыватели.

– Конечно, сам факт наличия тайной каморки еще не есть неопровержимое доказательство колдовства, – вторили простолюдинам духовные лица, – но дыма без огня не бывает…

Как бы в ответ злым сплетням, отец Клод стал держаться еще строже, еще безупречнее, чем раньше. По своему положению и по складу характера он всегда сторонился женщин. Теперь же, казалось, он просто возненавидел их. Стоило шелковому женскому платью зашуршать возле него, как священник надвигал на глаза капюшон. В этом отношении он был ревностным блюстителем установленных правил. Когда в декабре 1481 года Анна, дочь короля, пожелала посетить монастырь Собора Богоматери, отец Клод решительно воспротивился этому визиту и добился его отмены. Напомнив епископу устав монастыря, архидьякон также отказался лично встретиться с принцессой.

Кроме того, люди стали замечать, что с некоторого времени усилилось отвращение архидьякона к цыганам. Отец Клод даже добился от епископа особого указа, по которому им запрещалось плясать и бить в бубен на соборной площади.

Затем отец Клод воспылал ненавистью к животным, считая их порождением дьявола и пособниками колдунов. Священник по собственному почину стал рыться в истлевших архивах консистории. Его интересовали процессы, где, по постановлению церковного суда, колдунов приговаривали к сожжению на костре или к виселице за наведение порчи на людей при помощи свиней, мышей и особенно коз.

Суровый архидьякон и его безобразный звонарь не пользовались любовью ни у почтенных горожан, ни у мелкого люда, жившего поблизости от собора. Когда отец Клод и Квазимодо шли по улице, обоим вслед неслись язвительные насмешки, а то и проклятия. Однако чаще всего оскорбления совершенно не задевали ни одного, ни второго. Квазимодо был глух, а Клод погружен в свои размышления. Все, что творилось в реальном мире, слабо интересовало их.

18. Чернокнижник

Известность отца Клода простиралась далеко за пределы собора. В потайной комнате священника временами навещали очень высокопоставленные и влиятельные особы, наслышанные о выдающихся успехах ученого в области алхимии.

Однажды отец Клод сидел у себя в келье у заваленного фолиантами стола. Поджав губы, он перелистывал новый том, который принес только сегодня. Это была единственная его книга, вышедшая из-под печатного станка. На лице священника отражалось то восхищение, то отчаяние.

Стук в дверь вывел архидьякона из задумчивости.

– Кто там? – крикнул ученый с приветливостью потревоженного голодного пса, которому мешают глодать кость.

– Ваш друг, Жак Куактье, – ответили из-за двери.

Архидьякон поднялся и отпер дверь.

Перед ним стоял Жак Куактье, королевский врач, человек лет пятидесяти, жесткое выражение лица которого несколько смягчалось вкрадчивым взглядом. Господина Куактье сопровождал незнакомец в черном. Священник жестом пригласил гостей войти.

– Как здоровье вашего царственного больного? – осведомился он у Куактье.

– Его величество скупо оплачивает своего врача, – вздохнул медик, искоса поглядывая на своего спутника.

– Вы находите, кум Куактье?

В этих словах человека в черном послышались удивление и упрек. Архидьякон прищурился, пристально посмотрел на гостя, а затем вопросительно повернулся к Куактье.