Собор Парижской Богоматери. Париж (сборник)

– Мэтр Оливье, маршал Бусико говорил: «От кого ждать подарка, как не от короля, где ждать богатого улова, как не в море». Я вижу, ты разделяешь мнение Бусико. Ну, теперь послушай, что я скажу. У нас память хорошая. В шестьдесят восьмом году мы возвели тебя в должность камердинера; в шестьдесят девятом – назначили тебя комендантом замка близ моста в Сен-Клу с жалованьем в сто турских ливров (ты желал парижских). В ноябре семьдесят третьего года рескриптом, данным в Жержоле, мы отдали тебе должность привратника в Венсенском лесу вместо оруженосца Жильбера Акля. В семьдесят пятом году сделали тебя лесничим в Руврэ-ле-Сен-Клу вместо Жака ле Мэра. В семьдесят восьмом году мы указом за двумя висячими восковыми зелеными печатями соблаговолили предоставить тебе и жене твоей право взимать ренту в десять парижских ливров за места с торговцев, торгующих близ Сен-Жерменской школы. В семьдесят девятом году мы назначили тебя лесничим Сенорского леса вместо бедняги Жегана Диаца, затем комендантом замка Лош, потом губернатором Сен-Кантена, потом комендантом Меланского моста, и с этого времени ты стал называться графом. Из пяти солей, которые платит каждый цирюльник, бреющий в праздник, три достаются тебе, а мы уж получаем остальное. Мы соблаговолили переменить твою фамилию Le Mauvais[147], прекрасно подходившую к твоей физиономии. В семьдесят четвертом году мы, к великому неудовольствию нашего дворянства, даровали тебе разноцветный герб, который делает твою грудь похожей на грудь павлина. Клянусь Пасхой! Не хватил ли ты лишнего? Не слишком ли хорош и необычаен улов? Смотри, как бы лишняя рыбка не опрокинула твою ладью! Тщеславие погубит тебя, куманек. За гордостью всегда идут по пятам разорение и позор. Прими это во внимание и молчи!

Эти сурово произнесенные слова вернули лицу мэтра Оливье его нахальное выражение.

– Ладно, – пробормотал он почти вслух, – видно, что король сегодня болен. Все только для врача.

Людовик вовсе не рассердился на такую дерзость, а, напротив, сказал довольно кротко:

– Постой, я еще забыл, что дал тебе пост посланника в Генте, при дворе герцогини Марии. Да, господа, – обратился король к фламандцам, – он был посланником. Ну, куманек, не обижайся, – продолжал он, обращаясь к мэтру Оливье, – ведь мы старые друзья. Однако уже очень поздно; мы кончили работу. Побрей меня.

Читатели, несомненно, не догадывались до сих пор, что мэтр Оливье был не кто иной, как тот страшный Фигаро, которого судьба, эта великая сочинительница драм, так искусно заставила играть роль в длинной кровавой комедии царствования Людовика XI. Мы не станем останавливаться здесь подробно на описании этой оригинальной личности. У этого королевского брадобрея было три имени. При дворе его из вежливости звали Оливье ле Дэн, в народе – Оливье Дьявол. Настоящее же его имя было Оливье Урод.

Оливье Урод стоял неподвижно, сердясь на короля, и косился на Жака Куаксье.

– Да, да, все врачу! – бормотал он сквозь зубы.

– Ну да, врачу! – повторил Людовик с необычайным добродушием. – Врач пользуется большим кредитом, чем ты. И это очень понятно. Он господин всей нашей особы, а ты держишь в своих руках только наш подбородок. Погоди, мой бедный брадобрей, и на твоей улице будет праздник. А что бы ты стал делать и на что бы тебе послужило твое ремесло, если бы я, как король Хильперик, имел привычку держаться за бороду рукой?.. Ну, куманек, принимайся за свои обязанности и выбрей меня. Принеси все, что нужно.

Оливье, видя, что король все обратил в шутку и что даже не было возможности рассердить его, отправился, ворча, исполнять его приказание. Король встал, подошел к окну и вдруг, распахнув его, в необычайном волнении воскликнул, захлопав в ладоши:

– О! Над городом зарево! Это горит дом председателя суда! Сомнений быть не может. Ах, мой добрый народ! Наконец-то ты поможешь мне уничтожить феодалов. – Обращаясь к фламандцам, он сказал: – Посмотрите, господа. Это зарево, не правда ли?

Оба гентца подошли.

– Сильный огонь! – сказал Гильом Рим.

– О, это напоминает мне сожжение дома сеньора д’Эмберкура! – прибавил Коппеноль, глаза которого вдруг сверкнули. – Восстание, должно быть, серьезное.

– Вы так думаете, мэтр Коппеноль? – Взгляд Людовика XI стал почти так же весел, как взгляд чулочника. – Трудно будет противиться ему!

– Клянусь Богом! Вашему величеству придется пожертвовать не одной ротой солдат…

– Ах, мне… Ну, это другое дело… Если б я захотел…

Чулочник смело продолжал:

– Если это восстание таково, как я предполагаю, то тут мало захотеть вашему величеству…

– Двух рот моего конвоя, кум, да одного залпа картечи будет достаточно, чтобы обуздать это мужичье, – ответил Людовик XI.

Чулочник, несмотря на знаки, которые ему делал Гильом Рим, по-видимому, решился не уступать королю: