Собор Парижской Богоматери (сборник)

– Несомненно! – отвечал тот, думая совсем о другом.

– Да поговорите же вы с ней, – вдруг сказала госпожа Алоиза, толкая его в плечо. – Вы стали очень робки.

Смеем уверить читателя, что робость не была ни добродетелью, ни пороком молодого человека. Однако он попытался исполнить это требование.

– Прекрасная кузина, – сказал он, подходя к Флёр де Лис, – каков сюжет вашего вышивания?

– Прекрасный кузен, – отвечала Флёр де Лис с легкой досадой, – я уже три раза говорила вам: это грот Нептуна.

Очевидно, Флёр де Лис гораздо яснее, чем мать, видела холодность и рассеянность молодого человека. Он почувствовал, что ему необходимо сказать хотя бы несколько слов.

– Для кого же предназначается вся эта мифология? – спросил он.

– Для аббатства Сент-Антуан-де-Шан, – отвечала Флёр де Лис, не поднимая глаз.

Капитан приподнял угол вышивки.

– Кого же должен изображать этот толстый жандарм, который, надув щеки, дует в трубу, прекрасная кузина?

– Это Тритон, – отвечала она.

В коротких ответах Флёр де Лис звучало неудовольствие. Молодой человек видел, что ему придется сказать ей что-нибудь на ухо: пошлость, любезность – все равно! Он нагнулся, но не мог найти в своем воображении ничего более нежного или задушевного, чем следующие слова:

– Почему ваша матушка постоянно носит робу, украшенную гербами, как наши бабушки времен Карла Седьмого? Скажите ей, прелестная кузина, что теперь это уже не в моде. Петли и лавры ее герба, вышитые на платье, придают ей вид ходячего камина. Теперь уже не принято восседать на своих знаменах, клянусь вам!

Флёр де Лис с упреком подняла на него свои прекрасные глаза.

– Больше вам не в чем поклясться мне? – проговорила она шепотом.

Между тем простодушная госпожа Алоиза, восхищенная тем, что они так близко наклонились друг к другу и шепчутся, говорила, играя застежками своего часослова:

– Трогательная картина любви!

Капитан, приходя все больше в замешательство, опять вернулся к вышиванию.

– Право, прелестная работа! – воскликнул он. При этом замечании Коломба де Гайфонтэн, другая блондинка с нежным цветом лица, в платье из голубого шелка, плотно застегнутом до самого горла, решилась вставить свое слово, обращаясь к Флёр де Лис, но надеясь, что ей ответит красивый капитан:

– Милая Гондлорье, видели вы вышивки в особняке ла Рош-Гюон?

– Это тот самый особняк, в ограде которого находится садик луврской белошвейки? – спросила, смеясь, Диана де Кристель, которая смеялась при каждом удобном случае, чтобы показать свои прекрасные зубы.

– И где еще стоит эта большая старинная башня, оставшаяся от прежней парижской стены? – прибавила Амлотта де Монмишель, хорошенькая, свеженькая, кудрявая брюнетка, имевшая привычку вздыхать так же, как ее подруга смеяться, сама не зная почему.

– Вы, вероятно, говорите об особняке, принадлежавшем господину де Беквиллю при Карле Шестом, милая Коломба? – спросила госпожа Алоиза. – Правда, там есть прекрасные тканые обои.

– Карл Шестой! Карл Шестой! – бормотал капитан, закручивая ус. – Боже мой, какую старину помнит почтенная дама!

Мадам Гондлорье продолжала:

– Действительно, прекрасные. Такая чудная работа, что считается единственной в своем роде!

В эту минуту Беранжера де Шаншеврие, стройная семилетняя девочка, смотревшая на площадь через узорчатую решетку балкона, позвала:

– Крестная Флёр де Лис! Смотри-ка, какая хорошенькая танцовщица пляшет там, на улице, и бьет в бубен! А кругом на нее все так и смотрят!

Действительно, с улицы доносился громкий звон бубна.

– Какая-нибудь цыганка, – отвечала Флёр де Лис, небрежно поворачивая голову в сторону площади.

– Посмотрим! Посмотрим! – закричали ее резвые подруги.