Собор Парижской Богоматери

Гаврош все время держал в руке свою «крысу».

– Теперь извольте дрыхнуть! – скомандовал он. – Я потушу канделябр.

– Сударь, – спросил старший мальчик, показывая на сетку, – а это что такое?

– Это от крыс, – с важностью отвечал Гаврош. – Дрыхните же, говорю вам!

Однако через секунду он счел нужным снизойти к незнанию малюток и прибавил им в поучение:

– Все, что вы здесь видите, взято мною из зоологического сада от зверей. Там всего этого много, целая кладовая. Стоит только перелезть через стену, вскарабкаться в окошко, проползти под дверь, и бери что хочешь.

Во время этого объяснения он закутывал меньшего мальчика частью попоны.

– Ах, как тепло! Как хорошо! – бормотал обрадованный ребенок.

Гаврош с довольным видом полюбовался на одеяло и сказал:

– И это тоже из зверинца. Это я стибрил у обезьян.

Затем, указав на циновку, которая была очень толстая и превосходной работы, прибавил:

– А это я взял у жирафа.

После небольшой паузы он продолжал:

– Это все было у зверей. Я отнял у них. Они на это не рассердились. Я им сказал: «Это для слона».

Он снова немного помолчал и потом пробурчал:

– Лезешь себе через стены и знать никого не хочешь. Да и чего бояться?

Дети с изумлением и боязливым уважением смотрели на это предприимчивое и изобретательное существо, которое было таким же бродягой, как они, таким же одиноким и жалким, но в котором было что-то особенное, что-то могучее, казавшееся сверхъестественным, и физиономия которого представляла собою смесь ужимок старого фокусника в соединении с самой прелестной, самой наивной улыбкой.

– Сударь, вы, значит, не боитесь городских сержантов? – робко спросил старший из мальчиков.

– Малыш, нужно говорить не «сержанты», а «фараоны», – наставительно заметил Гаврош.

Младший лежал молча, с широко открытыми глазами. Так как он находился с краю циновки, между тем как брат его приходился посредине, то Гаврош завернул вокруг него одеяло, как сделала бы мать, и устроил ему с помощью тряпок, подсунутых под циновку, нечто в роде подушки.

– А ведь тут недурно, а? – обратился он затем к старшему.

– О, да! – ответил тот, глядя на Гавроша с выражением ангела, спасенного от смерти.

Вымокшие до костей дети начали согреваться.

– А скажите-ка теперь, из-за чего вы давеча так хныкали? – продолжал Гаврош и, указывая на младшего, прибавил: – Этому карапузу еще простительно реветь, а такому большому, как ты, ужасно стыдно. Ты тогда становишься похожим на мокрую курицу и на идиота.

– Да ведь нам некуда было идти и было очень страшно одним, – ответил старший.

Гаврош то и дело прерывал его, советуя заменять многие выражения словами из воровского языка; мальчик благодарил его за наставление и обещал запомнить.

VII

Дети крепко прижались друг к другу. Гаврош расправил под ними сбитую циновку, еще раз подоткнул везде попону и снова велел им «дрыхнуть». Потом задул фитиль.

Только что он успел сам хорошенько улечься, как проволочный шатер стал трястись под влиянием чего-то странного. Слышалось глухое трение, точно когтей и зубов о проволоку, издававшую резкие металлические звуки. При этом что-то пищало на разные голоса.

Младший мальчик, услыхав возле себя эту непонятную возню и задрожав от ужаса, толкнул локтем старшего, который уже «дрыхнул» по приказанию Гавроша. Тогда ребенок, не помня себя от страха, осмелился обратиться к Гаврошу робким шепотом, боясь даже громко дохнуть:

– Сударь!

– Чего тебе? – отозвался гамен, начинавший уже дремать.

– Что это такое?

– Крысы, – спокойно ответил Гаврош, укладывая поудобнее голову.

Действительно, это были крысы, кишмя кишевшие в остове слона и являвшиеся теми самыми живыми черными пятнами, о которых мы говорили выше. Пока горел огонь, крысы держались в почтительном отдалении, но как только в этой яме, населенной ими бог весть когда, снова воцарилась обычная темнота, они, почуяв то, что славный сказочник Перро называл «свежим мясом», толпами набросились на шалаш, с таким искусством устроенный Гаврошем, вскарабкались на верхушку и с ожесточением принялись грызть проволоку, надеясь прорвать ее своими острыми зубами и таким образом забраться во внутренность шалаша. Между тем меньший мальчик все еще не спал.

– Сударь! – снова окликнул он Гавроша.

– Ну что еще, карапуз?

– Что такое крысы?

– Крысы – это мыши.

Такое объяснение немного успокоило ребенка. Он видал уже белых мышек и не боялся их. Тем не менее он через минуту снова подал свой голосок:

– Сударь!

– Ну?

– А почему у нас нет кошки?

– У меня была кошка, но ее съели.

Это второе объяснение уничтожило действие первого, и мальчуган снова начал тревожиться. Между ним и Гаврошем снова возобновился следующий разговор:

– Сударь!

– Ну еще что?

– Кого это съели?

– Кошку.

– А кто же ее съел?

– Крысы.

– Мыши?

– Да, крысы.

Пораженный тем, что находится в обществе мышей, которые съедают кошек, ребенок продолжал:

– Сударь, а нас не съедят эти мыши?

– Наверное, они не прочь бы это сделать, – отвечал Гаврош, но, видя, что ребенок совсем замер от ужаса, прибавил:

– Не бойся, цыпленок! Мыши не могут пробраться к нам. Да и потом ведь я здесь. На вот, возьми мою руку. Молчи и спи.