- И вот ты только представь, - совершенно размечтался он, - только представь…
- Представь, Пуньо, что ты выходишь в коридор. Коридор очень длинный, ты даже не видишь его конца, пол в нем из гладких, холодных стальных плит, стенки выложены кафельной плиткой; окон нет, зато множество дверей; потолок покрыт ярко светящимися лампами, так что в этом коридоре очень светло. Ты идешь, слышишь лишь собственные шаги. А ты все идешь и идешь. Вдруг, двери, метрах в десяти перед тобой, неожиданно открываются. - Темнокожий доктор прервался, но не оторвал от тебя взгляда; Девка, сидящая в уголке на пластмассовом стуле, с безразличным видом просматривала распечатки из машин, которые сегодня утром делали тебе больно. - Ты смотришь, но из них никто не выходит. Ты подходишь ближе. И только теперь замечаешь это. Для этого опускаешь взгляд: вниз, на пол. У него нет ни ног, ни рук, он не умеет говорить, он слепой, и все это с рождения. Одно туловище. Он выползает из дверей и движется по этому полу к тебе. Пуньо? Пунь-о? Ты целуешь его, Пуньо, склоняешься и целуешь.
От пластырей, которыми к твоему телу приклеили холодные концовки различных устройств, у тебя раззуделась кожа. Тебе трудно сконцентрироваться на словах высокого негра, хотя его английский язык максимально примитивный, и тебе не нужно напрягаться, чтобы понять, что он тебе говорит. Впрочем, неважно. Все это враги, враги.
Доктор вздохнул, поднялся, глянул на Девку; затем подошел к высокому окну, выходящему на окружающий школу дикий осенний парк, постоял возле него минутку, затем вышел из комнаты, тихонько прикрывая за собой пластиковую дверь.
Девка зевнула и бросила бумаги на стол.
- Устал?
- Отвалите от меня.
- Так только сначала, Пуньо, должны же мы познакомиться.
- Что вы тогда дали мне выпить? Почему я ничего не помню?
- Это такие тесты, проведения которых ты помнить не должен.
- Гребаная школа…
Женщина засмеялась.
- Наша школа совершенно исключительная, и учим мы в ней совершенно необычным вещам. Увидишь, увидишь. Как-нибудь… ты даже, может, станешь знаменитым.
- Не хочу я быть знаменитым. - Буркнул ты, злясь на то, что дал втянуть себя в разговор.
Она погасила улыбку, начала разыскивать сигареты по карманам.
- Мы научим тебя, чего ты должен хотеть.
Ты же начал срывать с себя датчики. Девка пожала плечами.
- Может ты и прав. На сегодня хватит. Отдохни. Остальные тесты по аперцепции [26]
, системе выделения и- Чего мне нельзя?
Она поглядела на тебя как-то странно.
- Об этом не беспокойся.
Вы вышли в холл. Лестница ну прямо как в опере; оперы ты видел в фильмах у Милого Джейка, так что сравнивать мог. Здесь, на первом этаже Школы, всегда множество людей, вечное движение, балаган, быстрые диалоги во время случайных встреч. Никаких детей, одни взрослые. Некоторые в халатах, будто врачи, другие в мундирах, словно полицейские, только, скорее всего, они ни те, ни другие. На вас никто не смотрел.
- Вы меня выпустите? Когда?
Девка подтолкнула тебя к лестнице.
- Это не наказание. В соответствии с законом, тебя передали сюда Службы Социальной Опеки. Мы - правительственное учреждение, такая специальная школа.
- Исправительная?
- Нет, нет, я же говорила, это не наказание. Так что все, Пуньо, что ты вынюхал, это чушь.
И как раз потому, что в логику не верил, под воздействием какой-то пророческой мысли ты спросил:
- Что вы со мной сделаете?
Должна же она была хоть что-то ответить.
- Не беспокойся, Пуньо, все будет хорошо.
В течение всего времени работы на Милого Джека ты питался видеофильмами. Другие дети из его конюшни либо кололись на убой, либо впадали в какой-то кататонический [27]
транс, либо - хотя такое случалось реже всего - предпринимали смешные и глупейшие попытки самоубийства. Ты же сидел перед видеомагнитофоном. Говоря по правде, именно видео спасло тебе жизнь, но смотрел ты его исключительно ради чистой радости участия в эффектном обмане. Там были мифические миры вечного счастья, миры людей, которых попросту нет, невозможного поведения, невозможных слов и мыслей. И там всегда побеждало добро; добро там вообще существовало в качестве реальной силы; ты вновь присвоил себе это слово как раз из видеофильмов, потому что проститутки с Площади Генерала никогда не могли объяснить его толком. В телевизоре же существовало добро, в телевизоре существовало счастье; после выключения устройства ты в него не верил, потому что те миры на самом деле ведь не существовали, и ты об этом знал - но сказки при этом тоже любил.