Соборище 2. Авангард и андеграунд новой литературы

Джессика танцует, и стук ее каблуков, отбивающих пол, звучен и дерзок,
как ассамблея лучших стихов. Она словно нимфа из снов изголодавшихся
по женщине моряков. Она танцует, и мне, право, не хватает слов, рвется
наружу сердце, некогда запертое на засов. Ее всяк пустил бы в свой альков,
и джентльмен влюбленный и гладиатор и даже священник, что стоит на
страже Богов,

Но она танцует в хмельном угаре кабацкого застолья, потерявшаяся

где-то посреди миров, танцует для пьяных, безнравственных мужиков,
заблудших в этот край, избавившись от оков, она танцует для лицедеев и
дураков. Стрелка часов

Показывает: Двенадцать ночи. Она снимает каблуки, отталкивает от

себя омерзительных и пьяных мудаков, стремящихся достать купюры из
кошельков и предложить ей воплотить с ними весь спектр сексуальных
грехов. Джессика получает пару неблагодарных шлепков от этих чудаков и
спешит собраться домой, в свой кров…

По пути из бара до дома она видит мост, что настолько высок, что едва ли

не касается облаков. Джессика взбирается на него и, взобравшись, пишет:

«Прости меня, мама, я желала в этом краю обрести любовь, а встречала

лишь обманщиков и скотов. Мечтала о торжественном, благоговейном
звуке фанфар и меня встречающих колоколов, мечтала о сцене и шла на ее
зов, но меня приветствовал лишь гул бесчинствующих мертвецов.

Самое время простится, мне более не хватает строф…»

Джессика делает шаг и сбрасывается в бездну, чувствуя жар погребальных

костров… Ее находят через три дня мертвой, где-то на окраине, средь
смрада зловонных песков, средь чистилищ и Богом забытых городов…

Но я-то точно знаю, что где-то на периферии миров она все так же танцует

свой танец и на паркете остаются отпечатки ее следов… Я-то точно
знаю: где-то на периферии миров, она обрела свою любовь, не встречая