Соборная площадь (СИ)

Действительно, мне оставалось держаться лишь его. Работа, работа, другие заботы, чтобы задавить в зародыше мерзкое чувство боязни замкнутого пространства. Кругом решетки, настоящая тюрьма с постоянно пускающими в ход кулаки здоровенными санитарами вместо надзирателей. С трудом встав на ноги, потащился за толстячком. Он уже принес ведро воды, заправил на длинную палку с крестовиной на конце рваную тряпку. Запах в палате вызывал тошноту. К испарениям давно не мытых тел, к лекарствам, примешивалось зловоние будто гниющего человеческого мяса. Это оказалось отделение для наиболее безнадежных, у которых рвота выходила с кровью. Молодые и старые, худые как скелеты и более-менее в форме, они подавали сомнительные признаки жизни, ничего не прося, почти перестав стонать. Лишь медленное затрудненное дыхание, да неровно вздымающиеся с резко обозначившимися ребрами груди. Взгляд отсутствующий, как бы в себя. Под кроватями полно кусочков окровавленной ваты, пол скользкий от бурой слизи. Но и у них, у этих доходяг, кисти рук были прикручены к железным уголкам по бокам коек. Одни ноги у кого сомкнуты, у кого разбросаны. Небритые, провалившиеся щеки, заостренные носы. Тишина, изредка нарушаемая судорожными всхлипами. Мужичок неторопливо вывозил грязь на проход между койками. Голыми руками сняв тряпку, ополаскивал ее в ведре. Чтобы не следовать его примеру, от которого выворачивало наизнанку, я подобрал веник, взялся сметать мусор в совок. Мусорный бак находился в дальнем конце коридора. Туда-сюда, туда-сюда. Санитары дают затрещины лишь слоняющимся без дела, кто работает, тех не трогают. Последний мазок шваброй по пятнистому полу. Мокрые простыни скомканы, волосы на подушках взлохмачены. На лица с раззявленными ртами страшно смотреть.

— Этот молодой еще, лет тридцать пять. — С терпеливым сочувствием сказал мужичок, кивнув на одну из коек. — Не вытянет. А вон тот старик, Герой Советского Союза, он поднимется.

Я осторожно покосился на щуплое тело абсолютно безнадежного старика. Седой до голубизны, кожа да кости, широко раскрытый рот со вставленными зубами, дыхание хуже чем у других.

— Встанет, не впервой, — уверенно повторил благодетель. — Дочка сдает. Как «белка» накроет, сразу в милицию. Раньше не брали, теперь всех подряд. И бизнесменов, и нашего брата, нищего алкоголика. А меня скоро переведут в другой барак, к дуракам. На три месяца. Могут и полгода продержать, как начальство решит. Если родственники заступятся, на поруки, мол, да взяточку на лапу, то и отсюда отпускают.

— Вас не спьяну накрывает?

— Почему? Спьяну, но по другому. Я тогда ничего не соображаю.

— А с алкашами как поступают?

— Если не стоишь на учете у психиатра или невропатолога, то просись на третий день. Отошел, сразу к заведующему отделением, так, мол, и так, чертики прыгать перестали. Для профилактики день-два еще подержат, а потом выгоняют. Свобода, не как раньше, в психушку с принудительным лечением на несколько лет. Алкашам в этом смысле проще. А если меченый, тогда скорого освобождения не жди.

— Как они узнают, что на учете? — тихо спросил я.

— Очень просто, — забормотал мужичок. — Звякнули в поликлинику, к которой приписан по месту работы или по месту жительства, или в областное медицинское управление, где весь банк данных, и порядок. На полгодика загремел на принудиловку. Зато пенсию можно выхлопотать.

Я похолодел. Еще в 1976 году, будучи асом формовки, в огромном литейном цехе руководителем рабкоровского поста от заводской газеты, написал статью в газету «Труд» об угробленных и заведомо негодные вагранки четырех с половиной миллионах рублей. Статью не опубликовали, вернули в обком партии для проверки фактов. Началась травля. Как собаку несколько лет гоняли из отдела в отдел, с работы на работу. Лишили очереди на квартиру, которую должен был давно получить. Я был лауреатом премий, победителем Всесоюзных конкурсов, в том числе и в газете «Правда», Всесоюзные рекорды на формовке. Не последний человек в объединении, выпускающем комбайны для всего Советского Союза. Нашлись заступники. И тогда меня, в ту пору непьющего и некурящего, поставили на учет к наркологу как наркомана. Чуть позже перевели под неусыпное око психиатра и КГБ. В 1988 году со всех учетов сняли. Даже извинились. Но где гарантии, что в местной поликлинике не завалялась скромная записочка от психиатра. Вот она, советская мина замедленного действия.

— Ты чего побледнел? — спросил мужичок.

— Запах…, - с трудом ответил я. — Тошнит.

— Э-э, дорогой, ты еще морга не видел. А как трупы будем выносить? Бери ведро, покажу, куда воду выливать. Там и тряпки ополоснем.

В столовой на тонких, железных, гнутых трубах в два ряда расставлены пластмассовые столы. На столешницах перевернутые ножками вверх такие же стулья. В небольшой отдельной комнатушке на лавках по стенам алюминиевые баки, наполненные мутно-желтой водой. На боках красной и синей краской надписи: «Для мытья посуды», «Для питья», «С хлоркой». НО вода везде одинаковая.