Соборная площадь (СИ)

В личном плане за это время произошли события малозначительные. Правда, Людмила с Данилкой успели двадцать дней полежать в институте акушерства и педиатрии. Мальчик неважно набирал вес. К счастью, все обошлось. После выписки Данилка исправно обссыкал и обтрескивал детским поносом пеленки, усиленно учился пускать пузыри и забавно улыбался беззубым ртом, разглядывая пальчики на собственных ступнях. Я по-прежнему таскал сумки с продуктами. Пить стал редко, но, как всегда, метко. Попытался бросить курить. К сожалению, выдержал всего два месяца. Слишком нервная работа и быстрый ритм жизни. Впрочем, я всегда жил как с шилом в заднице, правда, шило было намного тупее. Сейчас же вертелся как на колу. Везде надо успевать: сварить, постирать, убрать в комнате, заплатить по счетам, побегать по магазинам, проверить движение полученных за сданные чеки акций, побыть с Людмилой и сыном. Жить у нее практически было невозможно. Пьяный отец по ночам громко разговаривал сам с собой, кричал, стучал, доказывая кому-то правоту ветерана войны и труда. Последнее время крепкий, за семьдесят лет, старик здорово сдал, но шума все равно производил много. А мне необходимо было выспаться, чтобы иметь свежую голову. Приходить ко мне Людмила наотрез отказалась, сославшись на то, что ребенок маленький, а по моей квартире гуляют сквозняки. Действительно, после замены сантехниками водопроводных труб полы в комнате опустились, по ним загулял холодный воздух. Но причина все-таки была в другом. Не замечаемая мною ранее за другими женщинами лень-матушка. Дома ее с ребенком обстирает, накормит бабушка, а у меня ей придется вертеться самой. Да еще я с претензиями. То не так, это не эдак. Вот и вся проблема.

Перед первомайскими праздниками по базару прошел шухер, что после приватизации государственного имущества правительство, скорее всего, даст добро на выпуск земельных ваучеров. Разговор об этом шел давно. Действительно, что могли стоить приватизированный магазин или, скажем, завод без земли под ними. Имущество в любой момент могло обесцениться, потому что то, на чем оно стояло, принадлежало государству. Выдерни государство почву из-под ног, и обладай ты хоть всем золотым запасом мира, будешь висеть в воздухе как тряпичный Петрушка с дурацким колпаком на затылке. В отличие от большинства людей вокруг, мы прекрасно осознавали это, потому что многие из нас имели на руках пакеты акций солидных фирм и предприятий. Мало того, выгодный процесс продажи и скупки ваучеров мог раскрутиться по новой. Тем более стоимость земельного чека предполагалась значительно выше имущественного. А это значило, что конкурентов оказалось бы меньше. То есть, образовалась бы базарная элита с новыми правами и преимуществами. Доход, естественно, возрос бы в несколько раз. Земля не какая-то там заводская труба или даже доменная печь. На земле происходит все, включая зачатие и кончая погребением.

— Нормально было бы, а? — жадно раздувая ноздри горбатого носа, обратился к Аркаше Скрипка. — Писателями и другими алкашами тут бы и не пахло.

— Вот старый пердун, — ошалел я от неожиданных слов. — Одной ногой в могиле, а все думает загребать обеими руками.

— Да я об тебе дураке пекусь, — вскинулся Скрипка. — Сколько раз говорил, — не пей. Загребать… Наплодил футбольную команду, а кормить нечем. Все пропил, разворовали, обчистили. А то бы сейчас при машине, квартире и с книжкой новой своей был. Живи, елки-палки, в однокомнатной на первом этаже в хрущевке, купайся в душе, если не хочешь в ванной. Жена переходить отказалась. Старый пердун… А у самого яйца седые.

— Если бы я имел столько баб, у меня бы тоже яйца поседели, — схохмил Аркаша.

— У тебя они давно седые от визуального онанизма, — огрызнулся я. — Ни одной девочки не пропустил.

— Я смотрю на них, потому что приятно, а ты их чпокаешь…

— Когда чпокаешь, тогда еще приятнее. И мне, и девочкам.

— Ничего, когда-нибудь у него отвалится, — обращаясь к Аркаше, с надеждой в голосе пообещал Скрипка. — Сейчас они на него заглядываются, потому что нос здоровый. И писатель. А лапнет какая между ног…

— … а там елда как у Луки Мудищева, — докончил за него фразу я. — Полная гармония. Натянешь какую, хлопнешь по ушам как пропеллер. Только юбку ветер шевелит.

— Ты понял! — Скрипка с завистью перевел взгляд на ширинку на моих штанах. — Он же рассказывал, что Людка легко родила. Разворотил, паразит, гнездо.

— Да, моя несколько дней кряхтела, — недовольно покосился в мою сторону Аркаша. И обернулся к Скрипке. — Твоя тоже?

— Не помню, — буркнул тот. — Как все.

— Вот вы-то как раз издевались, — не преминул я воспользоваться замешательством обоих. — Вместо того чтобы помочь, посылали бедных женщин на мучения. А теперь грязью меня обливаете.

— Никто тебя не обливает, — повысил голос Скрипка. — Тебе, дураку, втолковывают, не пей. И при деньгах был бы, и Людка не сторонилась бы.

— Она не сторонится. Она просто… чудная.

— Я смотрю, они у тебя все чудные, — усмехнулся Аркаша. — Один ты у нас писатель.

— Себя я как раз не оправдываю, — вздохнул я.